— Тогда зачем допытываетесь?.. Вот оно где у меня сидит, это озеро! — Лазарев потыкал себя пальцем в тощее горло. — Сколько раз говорил ему: «Обойдемся». И слушать не желает. — Он недовольно посмотрел на Сурова, словно Суров был виноват во всех его бедах, и плюхнулся за накрытый скатертью стол в солдатской столовой. — И тут теплынь, — обрадовался. — Вот уж поистине голь на выдумку хитра. — Искоса посмотрел на Сурова — не обиделся ли.
Суров тоже сел к столу, достал из кармана блокнот, авторучку, быстро написал несколько строк и вырвал страницу.
— Вот приказ — сегодня же снять с «объекта» строителей и до окончания ремонта на третьей и еще одной на другие работы не отвлекать.
— Лучше не вмешивайтесь, по-дружески советую, — прочитав страничку и порвав ее на четыре части, спокойно произнес Лазарев. Чтобы предупредить вспышку, сказал, что строителей снимет сегодня же и никакие страховые полисы ему не нужны — он сам является достаточно ответственным лицом, чтобы отвечать за свои поступки.
По-видимому, Лазарев сказал не все, что хотел, потому что, махнув рукой и произнеся какое-то слово, замолк: подбежал повар — молодой солдат в колпаке и короткой белой куртке, завертел головой, не зная, которому из офицеров представиться.
Суров понял значение жеста: Лазареву, вероятно, не хотелось больше возвращаться к этой щекотливой теме.
— Принесите что-нибудь поесть, — попросил Лазарев повара. И когда тот ушел, наклонился к Сурову: — Я не очень-то убежден, Юрий Васильевич, что мы с вами правы. Карпов — умный мужик, семь раз отмерит, прежде чем отрезать. Словом, надо еще хорошенько подумать, прежде чем становиться ему поперек дороги.
Странно, Суров, испытав чувство досады от того, что ошибся в толковании жеста Лазарева, поддался ему.
— Я поступаю так, как целесообразнее, — ответил он подчеркнуто сухо. — Так называемый «объект» потерпит. Никому поперек дороги я не становлюсь и делать это не собираюсь ни сейчас, ни в будущем.
В столовую вошел Духарев.
— Разрешите к столу? — сразу спросил он.
— Садитесь, майор, — живо отозвался Лазарев.
Духарев молча выслушал приказание Сурова на три дня остаться на заставе, чтобы помочь Пестраку. Ограничился кратким «Есть!» и принялся за принесенную поваром треску. Когда Лазарев с Суровым поднялись, остался сидеть, сказав, что почаевничает еще.
— Вот кому можно позавидовать, — проговорил Лазарев, когда они вышли из столовой. — Уходит на пенсию. Молодой, здоровый, и никаких тебе ремонтов, недостроенного парового отопления и всего прочего, от чего голова кругом идет. На гражданку хорошо. Я и сам подумываю об уходе в отставку. А что? Пенсия — потолок. Годы — почти, почти. Если Павел Андреевич походатайствует, удерживать не станут. А Карпов все может. — Они вошли в комнату для приезжих. Суров облачился в шинель, взял портфель и сразу направился к двери. — Вы никак ехать собрались, Юрий Васильевич?
— Разве я не сказал?
— Я думал, это шутка. Остались бы. Я бы еще кое-что рассказал. Просветил бы, как говорится. Да и двоим в таком холоде повеселее.
Вышли на улицу.
— Да нет, я поеду, — твердо сказал Суров. И, уже взявшись за дверцу подкатившей машины, наклонился к Лазареву: — А Духареву не завидуйте. Он еще послужит.
Лазарев с восхищением воскликнул:
— Ну, даете, Юрий Васильевич!
Подошли Пестрак с прапорщиком. Суров простился с ними, напомнив о десятидневном сроке восстановления моста, пожал руку Лазареву.
— Все будет сделано, — сказал тот, прощаясь.
Слова, сказанные Лазаревым, прозвучали по-доброму, хотя в ироническом взгляде маленьких глаз, выглядывающих из-под шапочек бровей, таилась еще и жалость. Будто хотелось Лазареву сказать ему: «Ох и наломаешь ты дров, мой молодой друг! Гляди не утони в наших морях!»
В полном безветрии стеной падал снег. Шофер наугад пытался огибать бесчисленные колдобины, но то и дело попадал в них и испуганно поглядывал на молчаливого подполковника, к которому еще не привык, не изучил ни характера, ни привычек.
Суров, казалось, не обращал внимания на рывки машины. Вдруг вспомнил, что не передал Лазареву Верину просьбу отгородить для нее под мастерскую половину веранды. «Успеется, — подумал он тут же. — Вера наверняка задержится у отца дней на десять, не меньше».
В лобовое стекло что-то сильно ударило. От неожиданности Суров вздрогнул, полностью забыв о Вериной просьбе. Шофер рванул руль влево, едва не съехав в кювет, где опрокинуться можно было запросто, но, спохватившись, резко затормозил.