— Энгран! — прошептал лавочник. — Скажите, что звоните от Дюрье. Он знает.
Гость послушно повторил:
— Я в Энгране. Звоню от Дюрье.
— Кто со мной говорит?
— Видите ли… Вы меня не знаете. Я хотел бы, чтобы вы за мной приехали.
— За кем ехать? Я вас не слышу. Ничего не понимаю.
Слова, долетавшие издалека, звучали слишком громко, точно отражаясь от стен грота.
— За мной. Я Альбер Бош. Хочу добровольно сдаться. Совсем недавно в Париже я совершил убийство. Я не пытаюсь скрыться. У меня и в мыслях этого не было. Напротив…
— Подождите, пожалуйста, минуту.
Теперь он слышал разговор бригадира: «Послушай, что он мне сказал. Похоже, он кого-то пришил и теперь намерен явиться с повинной».
— Алло! Не повторите ли то, что сообщили бригадиру?
Словно школьник, тщательно выбирая слова, он повторил сказанное. Позади послышался шум. Бош не посмел оглянуться, чтобы узнать, в чем дело.
— А как вы очутились в Энгране?
— На машине приехал.
— Краденой?
— Нет, на своей.
— Рассчитывали, что успеете пересечь границу?
— Нет. Просто ехал, куда глаза глядят.
Бригадир Рошен подсказал коллеге: «Спроси, есть ли у него оружие».
— Вы вооружены?
— Я… — Пришлось напрячь память и вспомнить, Куда он подевал револьвер. — Нет.
— Вы уверены, что у вас нет оружия?
— Честное слово.
— Ну, хорошо. Оставайтесь там. Но почему бы вам не приехать к нам на своей машине?
— Она поломалась.
— Я позвоню в Орлеан, попрошу указаний. Не трогайтесь с места. Папаша Дюрье рядом?
— Вы имеете в виду хозяина? Он здесь.
— Передайте ему трубку.
Бош повернулся вполоборота, но и этого было достаточно, чтобы увидеть егеря, присевшего на край стола и державшего в руках ружье.
— Вас просят подойти к телефону, господин Дюрье.
Того, что произошло в следующее мгновение, Бош никак не ожидал: он протянул трубку лавочнику, но тот не сдвинулся с места. Сначала Альбер решил, что хозяин боится, и со слабой улыбкой произнес:
— Вы же слышали. Оружия у меня нет. Я хочу явиться с повинной.
Но тут был вовсе не страх, и когда Бош это понял, то поначалу удивился. В глазах крестьянина он прочел иное чувство, о его существовании он прежде и не подозревал. То был не испуг. Даже не отвращение. Нечто худшее.
Бош глядел в глаза присутствующих, по-прежнему сжимая в руке трубку, откуда доносился голос жандарма. Бош понял, вернее, почувствовал, что между ним и остальными внезапно возникла некая пустота, невидимая преграда, и ни сам он, ни другие не смогут ее преодолеть.
Старуха, чтобы не видеть преступника, неотрывно смотрела на угли очага.
— Не хотите с ним разговаривать?
Бош положил трубку на столик аппарата и, точно чумной, отошел в сторону, подальше от двери, чтобы не спровоцировать выстрел.
После некоторого колебания лавочник двумя пальцами взял трубку.
— Это Луи, бригадир.
Что говорил жандарм, было непонятно, слышно было лишь, как вибрирует мембрана.
— Да… Да… Ферман как раз у меня… С ним еще двое… Да… Что-что? Не знаю. Лет тридцать с небольшим… Да… Четыре стопки… Не знаю… Не думаю…
Бош, не спускавший со старика глаз, заметил: тот побледнел, будто внезапно заболел.
— Поднимайся наверх и ложись спать, — обратился к жене лавочник, вешая трубку.
Старуха жестом велела ему наклониться и что-то прошептала на ухо. Лавочник ответил едва слышным, но настойчивым голосом. Взяв на руки кошку, женщина открыла дверь, за ней были видны ступеньки лестницы. Старик отправился следом. Когда вернулся, лицо его было все так же бледно. Хотел было взять бутылку с водкой, но передумал и налил стакан вина. Пить ему, видно, не хотелось, что-то его угнетало. Постояв немного за стойкой, он подошел к сидевшим в глубине помещения охотникам.
Не двигаясь, Бош наблюдал за происходящим. Говорили о нем. Высоким, почти писклявым голосом егерь спросил:
— Что сказал Франсуа?
Послышалось какое-то шушуканье. Одна из собак направилась к Альберу, но хозяин, цыкнув на нее, приказал лечь.
Ноги гудели, но стула рядом не было, а сдвинуться с места Бош не решался. Захотелось снова смочить горло. А еще лучше — поесть. При виде сложенных пирамидой банок сардин чувство голода стало нестерпимым. Бош понимал: этих людей не следует просить ни о чем. Ни в коем случае. Им неприятно будет видеть, как он ест. Словно он не человек. Все сорок минут, которые пришлось ждать стоя, хотя метрах в двух находился стул, Бош испытывал еще одну, вполне естественную потребность. Но удовлетворить ее было еще труднее. Если бы он сел, то почувствовал бы облегчение.