Несколько последних месяцев моей жизни, как только я оказался вовлечен в эксперимент по перемещению во времени, заполнились постоянными драками, дуэлями, любовными перипетиями, сделавшими ее, жизнь, яркой, насыщенной событиями, но и крайне опасной. Вот и теперь я хочу рассказать о событиях, последовавших после того, как мне пришлось бежать от царской полиции, которой почему-то очень не понравилось мое присутствие на территории Российской империи в октябре месяце 1856 года.
Как часто случалось и случается в нашей стране и в более поздние, просвещенные, времена, полиция, не умея найти аргументов для доказанного обвинения, решила обвинить меня в несуществующем преступлении. Это могло кончиться для меня только одним, пешей экскурсией по только еще осваиваемой Сибири арестантским этапом. Я был не против прогулки, но не такой долгой, и увильнул и от неправедного расследования и несправедливого суда.
Сделать это было не очень сложно. Рядом с уездным городом Троицком, в котором разворачивались полицейские инициативы, существовала старинная крепость, что-то вроде средневекового острога или городища. Во дворе этой крепости была, а, возможно, еще и есть до сих пор странная могильная плита. Кто и зачем смонтировал это сооружение, для меня остается неизвестным, известно другое, у нее есть свойство перемещать предметы из одного времени в другое. Что это за устройство и какой у него принцип работы — я не знаю, но ко времени описываемых далее событий мне уже довелось с его помощью перепрыгнуть из 1799 года, в который я попал, другим, не менее странным путем, в 1856. Имея под рукой такую возможность остаться на свободе, было грех этим не воспользоваться. Поэтому вместо того, чтобы отправится сначала в кутузку, а потом и в Сибирь, я предпочел свободное, а потому и желанное будущее.
Одним из недостатков «генератора времени», как я называл для себя этот таинственный агрегат, были возникающие во время работы высокочастотные колебания, напоминающие ультразвук, от которых очень болели, буквально разламывались, зубы. К тому же у него была еще и «конструктивная недоработка» — невозможность при перемещении определить, в какое именно время ты попадешь. По опыту прежних скачков во времени я подсчитал, что «разрешающая способность» у «генератора» была довольно высокой, перемещал он находящийся на нем предметы со скоростью год в минуту. Потому, чтобы вернуться домой, в свое время, мне нужно было просидеть на этом зубодробильном камне больше двух часов. Сделать это в один прием было нереально.
Когда, увильнув от нежной опеки полиции, я взобрался на это сооружение, довольно скоро понял, что на такой длительный подвиг самоистязания просто не способен. Я сколько мог терпел зубную боль и прочие прелести путешествия, но когда исчерпал все свои резервы стойкости, все-таки вынужден был соскочить с плиты, задолго до необходимого срока.
Оказавшись на твердой, надежной, не вибрирующей земле, я начал яростно чесаться. От микроволновой вибрации нестерпимо свербело все тело. В глазах у меня стоял туман и ноги мелко, противно дрожали. Окончательно прийти в себя я смог только через пару минут.
Суточное время, в котором я оказался, было предвечерним, небо над головой — чистым, а солнце клонилось к горизонту. Я глубоко вдохнул холодный осенний воздух и только после этого посмотрел по сторонам. И сразу же увидел человека с ружьем. Он стоял всего в нескольких шагах от «генератора», повернувшись ко мне спиной, и глядел в сторону почти не изменившегося сакраментального замка. Не знаю отчего, то ли ото всех предшествующих побегу событий, то ли вибрации, но у меня немного съехала крыша. Иначе ничем иным нельзя объяснить дурацкую ошибку, которую я совершил. Вместо того, чтобы тотчас вернуться на «генератор» и, пока он меня не заметил, убраться из этого времени подобру-поздорову, я необыкновенно обрадовался, что тут же на месте смогу выяснить, в какой год попал.
Хорошо, хоть я не сразу бросился к нему с расспросами, а подождал, пока у меня окончательно прояснится в глазах. Тогда я смог разглядеть крепкого сложения мужика в солдатской шинели, плоской каракулевой шапке и рыжих от времени, нечищеных сапогах Он продолжал стоять в той же позе на прежнем месте и пытался прикурить папиросу. На его плече стволом вниз висела трехлинейная винтовка. Удивительно, но даже такое знамение времени меня ничуть не смутило.
— Земляк! — окликнул я его. — Не подскажешь, какое сегодня число?
Человек вздрогнул и круто повернулся. У него оказалась героически заросшая недельной щетиной рожа с твердым подбородком. В меня уперлось два холодных, настороженных глаза.
— Ты кто таков и откуда взялся? — спросил он простуженным голосом.
Красной ленты на его профессорском, каракулевом пирожке не было, но облик был явно революционный. Такие грубые, примитивные, полные суровой пролетарской беспощадности лица я видел в кинохрониках двадцатых-тридцатых годов И вообще, своей винтовкой и разномастной одеждой он очень походил на красногвардейца времен гражданской войны. От такого поучительного зрелища я разом начал приходить в себя и сумел придумать неопределенно-значительный ответ:
— Художник из центра, по заданию, — начал врать я, лихорадочно придумывая, кем можно представить странного человека в старинном, для этого времени, плаще, мягкой широкополой шляпе, да еще и с саблей на перевязи.
— А как сюда попал? — продолжил он допрос, оставив в покое папиросу и взявшись рукой за цевье винтовки.
— Пришел поглядеть усадьбу, где эксплуатировали простой народ, — начал импровизировать я, стараясь говорить беззаботным тоном. Не знаю, поверил ли мне часовой, но винтовку пока оставил на плече и продолжил расспросы:
— А мандат у тебя есть?
— Есть, конечно, — небрежно ответил я, — как же без мандата…
— Покажи.
Требование показать «мандат» окончательно утвердило меня в мысли, что я нарвался на героя революции. Следовало предпринять что-то кардинальное, пока меня не поставили к стенке как классово-враждебный элемент. Я сунул руку под плащ и подошел к часовому вплотную. Сделал вид, что ищу документы во внутреннем кармане.
— Ты, никак, на посту стоишь? — прежним легким тоном поинтересовался я. — Что охраняешь, эту хоромину?
— Не твоего ума дело, — грубо ответил он, наблюдая за моими попытками достать «документы».
Ждать мне было нечего, и я не стал испытывать судьбу, ударил его сначала носком сапога по голени, потом кулаком в солнечное сплетение и, когда он начал сгибаться пополам, добавил крюком в челюсть.
Часовой зашатался, взвыл от боли, но на ногах устоял. Пришлось бить еще сверху, по шее, после чего он, наконец, обмякнув, опустился на землю.
Прежде чем убежать, я ухватился за его винтовку, намериваясь вытащить из нее затвор. Однако, невдалеке прозвучал выстрел и пуля, срикошетив о землю, с визгом пролетела мимо моего уха. Я обернулся и успел увидеть, что в нашу сторону бежит еще какой-то человек, на ходу передергивая затвор ружья. До него было метров двести. Увидев, что я стою на месте и смотрю на него, он начал приостанавливаться, чтобы прицельно выстрелить.
Пришлось оставить в покое оружие поверженного героя и кинуться бежать к выходу. Я несся по двору к воротам замка, петляя, как заяц. Было очень страшно, я уже явственно ощущал, как мне в спину ударяют знаменитые «девять граммов в сердце». Трехлинейная винтовка Мосина в умелых руках всегда была страшным оружием. Опять грянул выстрел, но эту пулю я не услышал. Мне было не до того. Продолжая прыгать из стороны в сторону, я выскочил за ворота и припустился к лесу. Я уже почти добежал до опушки, когда в меня снова выстрелили. Стрелок опять промахнулся, и, пока он передергивал затвор, я достиг густых зарослей и ничком упал на землю.