— Сомневаюсь. Там сейчас столько незнакомых слуг, что, если мы свистнем в свисток, они подскочат как ошпаренные.
— Наверное. Веселенькая собралась компания?
— Дерьмо.
— Такие все из себя важные. Гордость семьи, ха-ха-ха…
— Точно, — сказал Джоби. — С одним из них я уже разобрался.
— С кем же это?
— С Полом Дональдсоном.
— Ну да?
— Он пытался изобразить мне, что стоит ему шепнуть кому надо словечко, и работа Донована у меня в кармане.
— А кто такой Донован?
— Большая дерьмо-шишка в ОСС.
— И что ты сказал?
— Я терпел его покровительственный тон сколько мог, а потом он спросил меня, пытаюсь ли я от него отвязаться, и я ответил ему, что да, пытаюсь, и еще сказал ему… я уже не помню, что именно я сказал, но не думаю, что в следующее Рождество могу рассчитывать на дорогие игрушки.
— Когда это случилось?
— Пару минут назад. А почему ты спрашиваешь?
— Молодец. Ты столько времени там продержался?
— Я изображал маленького мальчика в вельветовом костюмчике с кружевным воротничком. Если б ты меня видела. Ты бы мною гордилась.
— Меня бы, наверное, стошнило. — сказала Энн.
— А ты-то как?
— Ну, мне не хотелось появляться в обществе. И у меня было еще одно преимущество. Я надела вуаль.
— Она вела себя достойно?
— Достойно. Разумеется, достойно.
— Как, черт побери, она держится все эти четыре дня?
— Послушай, это еще ничего.
— Что ты имеешь в виду?
— У меня такое чувство, что это еще только репетиция.
— Не может быть, — сказал Джоби.
— Может.
— Бог тебе в помощь.
— О, со мной все будет в порядке, — сказала Энн. — Все не так уж плохо. Если бы она рассчитывала на меня, тогда было бы нелегко. Но она едва меня замечает. Я у нее вроде дуэньи. Разумеется, дуэньи при очень воспитанной сеньорите.
— А что она делает?
— Кто? Дуэнья?
— Нет. Мадам.
— Ну… ты имеешь в виду, когда мы одни?
— Да.
— Когда мы абсолютно одни и нас никто не может побеспокоить, она начинает заниматься списком. Списком людей, которые послали письма и телеграммы. И список этот невероятно длинный. Больше тысячи людей. И она собирается ответить каждому из них.
— Ты ей помогаешь?
— Я предложила, но она отказалась.
— Почему ты не хочешь, чтобы она занималась этим списком? Это с ее стороны весьма… мило.
— Я не возражаю, чтобы она занималась этим списком. Мне не нравится, что она составляет его, чтобы убить время, и отказывается делать это в чьем-либо присутствии.
— Что в этом дурного? — спросил Джоби.
— Это глупо. Если кто-то оказывается поблизости, она хочет выглядеть новоиспеченной вдовой — убитой горем, но стойкой. Не способной ни на какие обыденные занятия вроде составления списка. Но когда никого, кроме меня, поблизости нет, она работает без передышки — переписывает имена и адреса, чтобы потом не тратить на это время. Меня это просто оскорбляет — то есть оскорбляло бы, если меня это хоть каплю трогало.
— Ты хочешь сказать, она собирается написать тысячу писем?
— Больше тысячи. Может быть, даже две тысячи. Но я не думаю, что она будет писать им всем письма, — она заказала карточки и собирается своей собственной рукой написать на них адреса и подписать их и черкнуть несколько слов от себя — на большинстве из них.
— Джо бы это понравилось.
— Джо бы это понравилось.
— Я хочу все делать так, как это сделал бы Джо.
— Да, я хочу все делать так, как это сделал бы Джо.
— Мы что, снова должны показаться там, внизу? — спросил брат.
— Я не собираюсь, — сказала Энн.
— Интересно, я должен это делать или нет?
— Там дядя Карти.
— И кстати, он получает от этого огромное удовольствие, — сказал Джоби. — Сколько времени, ты думаешь, Мадам собирается с ними провести?
— Там такая толпа. А она должна поговорить со всеми. Она не может пропустить ни одного человека.
— Семьдесят один — так сказал Отто из клуба «Гиббсвилль». По минуте с каждым. Это многим больше часа.
— Для чего ты это подсчитываешь? — спросила Энн.
— Ну, черт подери, если она собирается пробыть там час или даже дольше, я могу принести нам еще по стаканчику.
— Операция «Напиться и забыться», — сказала Энн.
— Вовсе нет. Но почему бы не расслабиться? Ты пойди постой возле кухонного лифта.
Джоби отправился вниз. Через несколько минут Энн увидела, как веревка задрожала, и услышала шум поднимающего лифта. Она взяла бутылки, лед и бокалы и понесла все это в комнату брата.