А Земля моя – дева-скромница,Вся укуталась во снега.Побледнела. Притихла. Молится…По-рождественскому строга.
А Земля моя причащается,Отражая в ледышках рай……Русь пред ликом святых – избранница —Береженый Всевышним край!
И ликует сама вселеннаяВ предвкушении славных вех:Благородная, вневременная,Русь морозом изгонит грех!
Абсолютное благолепие:Колоколенка у реки,Огоньками в январской сепииКраснощекие земляки!
Сладкий дым над избою стелется —Дух домашнего бытия,Дымоходы дымами мерятся:У кого горячей кутья?!
Ночь сочельника крестит начистоЧестной ангельскою рукой!Русь!..Сияют снега изяществом……А в утробе снегов – покой…
Великолепие Руси не сжечь на тризне!Непогрешимый край в манерах и в судьбе!При трезвом здравии, а главное – при жизниТебе поем и присно молимся тебе!
Венец творения Земли… страна созвучий…Мне здесь воистину живётся налегке.Благодарю святых угодников и случайЗа счастье мысли ткать на русском языке!
Ты гениальной красотою априорна:От гибких липовых росточков до стогов,Питают недр эликсир пшеницы зерна —Мы красим избы сдобным златом пирогов!
Безукоризненна в рассветах и закатах…Что было дадено Всевышним – сберегла.Ты чистоплотна – и подолгу в русских хатахЛьняные скатерти крахмалят добела.
Искрится в памяти: река глотает солнце,И над водой – туманно-желтая заря…Костёр ребячится, на углях лук печется.А по-за лесом – купола монастыря…
Быль русских будней не пропала, не угасла:И как вчера: кузнечик щелкает в ночи…В ведре колодезной воды студится масло,Стареют яблочные дольки на печи…
Неискушенная надменностью и спесью,Перетерпевшая бесчестие разрух,Ты выдыхаешь жизнь – а мы вдыхаем песню…Так душу русскую балует русский дух.
Принадлежу великочувственному краю!И налагая крест на дышащую грудь,Молитвой истовой к истории взываю:Пусть по земле Руси наследник стелет путь!
Не вспомню: дышалось ли некогда чуточку легче?Не тишь, а страшащая немость… взывай не взывай!Осудит меня за печали всевышнее Вече…Но примет заблудшую память отеческий край!
Домой!.. Восвояси, где здравый порядок житейский,Где лихо ночи отпугнёт на рассвете петух.В залатанной глиной печи всё дровишки да трескиХрустят, усмиряя мой суетный норов и дух.
Отмыла от нечисти банька, что паром сырая,И чистому телу рубаха сошла – в аккурат!Березовый лист, на горячих камнях догорая,Груди даровал земляничный блажной аромат!
И горы осыпались с плеч, и воспрянули плечи…Равнинная ширь приняла мою суть без прикрас…Легко… не припомню: дышалось ли некогда легче?..И канула немость… и слышен спасительный глас!..
– Ну па-а-ап! Я же тебе уже говорила, что мы ещё не готовы: нужно дела на фирме привести в полный порядок, довести до ума дом… Ещё год до окончания университета…
– Дела на фирме никогда не будут «в полном порядке»! Год заочного обучения!.. И что за дурость с этим домом – До какого такого «ума» его нужно доводить – Неужели ты считаешь, что для ребёнка важно, будет над ним потолок клееный или натяжной – Это черт знает что за жизнь!
– Знаешь что?!
Знал. Сергей Григорьевич знал, что после этих слов дочь непременно бросит трубку: небрежно, наверняка с искренней обидой и негодованием: «Почему он так?». Этот разговор был из рода «дежавю» («уже виденное»): одни и те же слова, аргументы… Один и тот же итог.
Сергей Григорьевич нервно и нерасторопно подхватил с подоконника пачку «Winston», достал последнюю сигарету, открыл на балконе окна настежь, и, оказавшись всею головой и грудью на улице, выдохнул терпкий клуб дымовой серости.
А во дворе, заросшем многоэтажками, не происходило ровным счетом ничего стоящего внимания: незнакомые горожане торопились в разные стороны по разным делам. Клёны под окном пожелтели от августовской засухи…
«Это черт знает что за жизнь!» – немо повторил Сергей Григорьевич и закрыл окно. Нет, это было не беспокойство. Беспокойство не столь губительно, нежели равнодушие! Равнодушие и одиночество. Сергей Григорьевич жил один вот уже двенадцать лет. Жена ушла, дочь вышла замуж и… тоже ушла. Никаких важных дел, никаких особенных планов, и, судя по рассуждениям дочери в отношении материнства – никаких надежд…