А тогда Джек сел на свой мотоцикл и поехал обратно. На юг. Но не в Эдинбург, а в Лондон. Там нашел работу. Неважно какую. Зарегистрировался под фамилией материнского рода — Макмиллан.
Почему, зачем — объяснить невозможно.
Обнаружил, что светится. Стал избегать темных мест. Стал одеваться в черное, плотное, светонепроницаемое.
Видéния — явно из того мира, до которого не долетел. Голоса, даже крики. Несколько раз — люди. Лязг оружия. Пение.
Нигде не приживался. Много странствовал. Несколько лет в Непале, потом в Индии.
Потом — идея ухода. Не только для себя — для всех. Новая цивилизация, истинная свобода. Понимаете? Не останавливаться на том, что предыдущие поколения тебе оставили. Все время — вперед. Сами.
Трудные годы. Публичность. Богачи, бюрократы, фонды, банки, правительства, Лига, журналисты.
Добился.
Теперь — здесь. Но от прошлого избавления нет. И от тех видéний — тоже.
До примитивной модели параллельных пространств додумался самостоятельно. Время было — двадцать пять лет. Про Максима догадался тоже самостоятельно. Ни с одной душой догадками не делился.
Все.
Делайте, что хотите.
— И? — спросила Наташа, глядя на Устинова.
— Мне надо кое-что проверить, — тусклым голосом ответил тот. — Николай, необходим разговор впятером.
— Да будет тебе, Федюня, — устало проговорил Румянцев. — К чему теперь шифроваться? Запрошу связь с премьером, запрошу…
Он направился к выходу.
— Первым делом запись Ивану Михайловичу передать! — крикнул Устинов вслед. — Сами понимаете, — добавил он, обращаясь к остальным, наш… эээ… нашу беседу я записывал.
— Давайте-ка пока освободим гостя от этих украшений, — сухо сказал Максим, указывая на датчики, — вернемся в гостиную и, действительно, примем по капле… «Гленгойна» нет, извините уж, Джек, но «Коктебель» пятидесятилетней выдержки имеется.
19. Четверг, 25 мая 1989
— …Ваши предложения, подполковник? — спросил Чернышев.
Разговор происходил поздно вечером: политический градус в последние месяцы сильно повысился, и премьер постоянно пребывал в цейтноте. Террористические атаки фундаменталистов в Средней Азии, захват русских заложников в Тегеране, обвинения в коррупции при восстановлении Спитака, демонстрации республиканцев в Польше, растущая напряженность в Пекине — все это требовало времени, времени, времени. На проект «Игла» его оставалось совсем мало — но оставалось.
— Считаю необходимым, — четко ответил Устинов, — произвести тщательную проверку фактов, изложенных Керуэллом-Макмилланом, в части, касающейся его жизни до начала публичной деятельности. От момента рождения. Всё, включая пребывание в Азии. Особо — про шаровую молнию на севере Шотландии, вблизи побережья, в августе шестьдесят четвертого. Прошу содействия вашего высокопревосходительства — мне отсюда трудно организовать такую проверку.
Пауза.
— Распоряжусь, — сказал граф. — Еще?
— До окончания проверки считаю необходимым продлить наше гостеприимство. Легенда — сердечный приступ. Судья Макмиллан оправляется, но проходит реабилитацию на базе «Князь Гагарин».
Пауза.
— Если бы, — задумчиво проговорил премьер, — Судья Макмиллан и вправду отдал Богу душу вследствие сердечного приступа, многие проблемы разрешились бы сами собой… Впрочем, мгновенно возникли бы другие, и не уверен, что менее сложные. Простите, Судья. Полагаю, вы на связи?
— На связи, — бесстрастно откликнулся Джек.
— Господи… — прошептала Наташа.
Пауза.
— Нечего и говорить, что умерщвлять вас никто не собирается, — сказал Чернышев. — Можете не беспокоиться. В крайних обстоятельствах — только лишь фиктивно. Вы поняли меня, подполковник? Господин Макмиллан представляет для всех нас слишком большую ценность.
— Так точно, ваше высокопревосходительство.
Пауза.
— Действуйте. Материалы проверки будете получать по мере поступления. Коли все правда — предоставить господину Макмиллану полную свободу действий. На всякий случай, Судья, заранее приношу вам официальные извинения. Подполковник, еще вопросы?
Устинов встал.
— Ваше высокопревосходительство, считаю себя ответственным за вероятную неудачу операции в отношении Судьи Макмиллана. В связи с этим готов подать рапорт об отставке.
Пауза.
— Не морочьте мне голову, Федор Федорович, — сердито сказал премьер.
И отключился.
— Видно, устал старик, — прокомментировал Румянцев. — А ты, Федюня, на самом деле — не морочил бы ему голову. И нам тоже. Да и себе. Лучше вот что: я, пожалуй, наведаюсь к генералу — негоже командование базы в неведении держать, — а ты сделай милость, свяжи Судью с Первым. Так, Джек?