— За презент от всей души спасибо, — ответил вышибала. — Конечно, городовому от обывателей ничего принимать не полагается, но тут ведь все невинно… И верю, от чистого сердца. А сигарет — да хоть все возьмите.
Он протянул раскрытый портсигар.
— Ну, что вы, все… — смущенно сказал Максим. — Штук пять возьму, а то неловко…
Вышибала, оказавшийся каким-то непонятным городовым — может, это фамилия у него такая? Василий, допустим, Городовой? — пристально посмотрел на Максима.
— Простите, сударь, но верным ли будет суждение, что вы неким образом оказались в затруднительных обстоятельствах?
— Да не то чтобы… — пробормотал Максим. Сообщать незнакомому человеку о своем внезапном сумасшествии ему не хотелось.
— Ваше право отрицать, — Городовой пожал плечами, — однако же помните: предназначение полиции состоит не только в предупреждении правонарушений и борьбе с ними, но и во всемерной помощи нуждающимся в таковой. Не желаете посвящать меня в ваши затруднения — и не нужно, но предложить вам помощь — мой долг.
— Да спасибо, — промямлил Максим, — нормально все…
— Вы, сударь, — наставительно сказал Городовой, — весьма бледны, я это ясно вижу, голодны, в этом я уверен, и стеснены в средствах, это я понял. Посему… Ах, я глупец! — вскрикнул он вдруг и звонко шлепнул себя широкой ладонью по лбу. — Ах, глупец! Ну конечно же! Ведь поступало же циркулярное уведомление-предписание, как же мог я забыть, как мог не связать! Правда, почти два года минуло, да и не докатились до нашей глуши эти веяния, мы ведь не то, что не столица, мы даже не первопрестольная… Ах, как всё прояснилось! И одежда, и подчеркнутая скромность, и это странное обращение — «товарищ»… Глупец, глупец! — сокрушенно заключил он. — А вас, милостивый государь, позвольте поздравить: вы у нас первый!
— Первый кто? — ошарашенно спросил Максим.
— Ну-ну! — тонко улыбнулся Городовой. — Право же, стоит ли таиться? Полиция не имеет ничего против неотолстовства-нестяжательства, а уж ваш покорный слуга — в особенности! Я, конечно же, не разделяю ваших воззрений — хорош я был бы, при моей-то должности, — но, уверяю вас, уважаю их. Разумеется, по моему скромному мнению, — с жаром вещал он, — взгляды и весь modus vivendi неотолстовцев-нестяжателей извращают доктрину графа Льва Николаевича, но не могу не признать, что, ей-же-ей, содержат много привлекательного. Уход из больших городов… странствия… добывание хлеба насущного и крова самыми простыми и притом ненасильственными средствами… пренебрежение материальной сытостью… сродни макмиллановскому движению, но однако же гораздо ближе славянской душе… Да… Больное наше общество… задыхаемся от сытости и благоденствия… теряем исконно русскую живость…
Из этого монолога Максим понял лишь одно — перед ним еще один псих. Что-то многовато нас тут, подумал он…
— Вы, сударь, глубоко порядочный человек, — продолжал распинаться Городовой, — вы мне искренне симпатичны, и не будь я Ефремов, ежели не окажу вам хотя бы незначительного вспомоществования!
Так, вяло удивился Максим, теперь Ефремов какой-то. Двойная фамилия, что ли, у него? Впрочем, без разницы…
Городовой-Ефремов цепко ухватил его за локоть и со словами «Пожалуйте, милостивый государь» повлек к «Черному Кабану». Справа от входа в гостиницу стояли столики под полосатым матерчатым навесом. Бородач усадил Максима за один из этих столиков, повернулся лицом к громадному зеркальному окну и замахал руками.
Худой прилизанный мужик, весь в белом, тут же шустро выскочил из гостиничных дверей, застыл перед черным в полупоклоне и елейно произнес:
— Чем могу служить, уважаемый Афанасий Матвеевич?
— Сергеич, — сказал Городовой-Ефремов, — принеси-ка, любезный, этому господину… принеси ему мясной солянки… да хороша ли у вас нынче солянка, братец?
— Так точно, — ответил Сергеич, — хороша-с. Павел Федорович расстарались на славу и даже сами довольны-с.
— Ну, стало быть, неси, — распорядился черный. — И чаю после нее. Да на мой счет отнеси!
— Слушаюсь! — прошелестел белый и исчез в дверях.
Клоуны, с отвращением подумал Максим. Черный и белый. А манеры — как у голубых.
Тем временем Городовой-Ефремов вынул из кармана олимпийский рубль, поднял его на уровень глаз и блаженно улыбнулся.
— Что за чудо! — проговорил он. — Искуснейшая работа, и в то же самое время ни малейшего намека на подлинность! Какая бездна вкуса! А вы, сударь, позвольте поинтересоваться, из каких краев к нам приехали?
Максим прикурил вторую сигарету от первой и несколько невпопад ответил: