Они говорили еще долго, и за окном поднялась высоко в небо почти что полная луна. Часовая стрелка больших каминных часов со щелчком перешла на цифру II, и только тогда ла Тарт спохватился.
- Ох, Гундольф, да что же это мы? Разговариваем как ни в чем не бывало, в то время как вы наверняка проделали долгий и непростой путь и явно ужасно устали, особенно дама! Миледи, простите старика - я давно не видел сына моего друга и давно не имел возможности просто провести время за приятной беседой с человеком, с которым можно говорить, не оглядываясь на необходимость постоянно следить за каждым своим словом. Но я полагаю, мы сможем продолжить разговор завтра. Я утром же приглашу сюда магистра ла Мара, и мы уже вместе сможем обсудить наши дальнейшие действия. Я ведь правильно понимаю, что вы прибыли в Хайклиф для того, чтобы присоединиться к борьбе с нашим врагом - Левиафаном?
- Разумеется, - кивнул Гундольф.
Арна поднялась на ноги.
- Я безмерно благодарна вам за ужин и приют, а также за предложенный отдых, - проговорила она, тщательно подбирая слова. - Однако время не терпит, да и для тайного передвижения по городу ночь подходит больше, чем день. Если это возможно, мы бы хотели встретиться с господином магистром как можно скорее. Это слишком важное дело, чтобы откладывать его из-за всего лишь усталости.
Барон встал и поклонился девушке.
- Я восхищен вами, миледи. Конечно же, я полностью с вами согласен, но счел невежливым настаивать на скорейшей встрече с магистром до того, как вы хоть немного отдохнете. Но раз вы и сами понимаете всю серьезность ситуации и готовы ради дела поступиться отдыхом - я немедленно отправлюсь за ним.
- Кстати, а где он? - вклинился Гундольф. - Насколько я понимаю, после неудавшегося разоблачения он скрывается…
- Увы, это так, - вздохнул ла Тарт. - За его голову назначена награда, и еще больше обещано тому, кто доставит его живым. Потому магистр вынужден прятаться поочередно в домах тех, кто не поддался на провокации Левиафана, и никто никогда не знает, когда и где именно он будет. Однако свои способы связи у нас всех все же есть, и я немедленно отправляюсь на поиски магистра. Сейчас уже два часа ночи… Не думаю, что мне удастся привести его раньше шести. Потому повторю свое предложение: ложитесь и поспите хоть немного, вам понадобятся силы. Как только мы с ла Маром вернемся, я немедленно вас разбужу.
Слова барона звучали вполне резонно, и друзья не без радости приняли приглашение. Старого дворецкого рыцарь забрал с собой, предоставив уставшим путникам в полное распоряжение двух слуг, которые спешно подготовили ванны и свежую одежду, а также четыре комнаты и подали легкий второй ужин в малой гостиной на втором этаже, в которую выходили двери всех гостевых покоев.
Помывшись и переодевшись, все четверо собрались за ужином. Приготовившие все слуги незаметно испарились, словно бы их здесь и не было.
Разговор не клеился, да и сил на долгие беседы ни у кого не оставалось. Мантикора с Орогримом быстро умяли по ломтю мяса с овощами и хлебом, выпили на двоих три бутылки вина, а вот Гундольфу кусок в горло не лез. Он задумчиво крутил в пальцах полупустой бокал, не прикасаясь к вину, и мрачно разглядывал украшающие стены гобелены.
- Талеанис, Грим, может, вы все же ляжете? - мягко поинтересовалась Арна, ощущая, что те уже просто засыпают в креслах. - Завтра и впрямь тяжелый день.
Полуэльф пробормотал что-то невнятное, поднялся на ноги и, пошатываясь, направился к ближайшей комнате. Плечом распахнул дверь, не зажигая свечу, прошел дальше, с грохотом отшвырнул с пути стул и, не раздеваясь, рухнул на кровать. Через несколько секунд негромкий храп возвестил о том, что до постели он добрался вовремя: промедли Арна с предложением идти спать хоть на минуту - храпел бы Мантикора в кресле, и вряд ли кто сумел бы его разбудить в ближайшие пару часов. Орк тоже подчинился просьбе сестры, хотя и не так охотно. Разумеется, спать пошел он не в отдельную комнату, специально подготовленную для него, а в комнату Арны, где привычно расположился на полу рядом с кроватью и мгновенно уснул.
- Отчего ты не сама не пойдешь спать? - без особого интереса спросил Гундольф.
- Не хочу оставлять тебя наедине с мрачными мыслями, - честно ответила девушка.
- При всем моем уважении, я бы не хотел, чтобы ты и дальше читала мои мысли, - недовольно пробурчал рыцарь.
- А я не читаю, - она пожала плечами. - Я вообще очень редко это делаю, только по необходимости. От тебя просто такой эмоциональный фон идет, что его не чувствовать просто невозможно. И мне нет никакой надобности читать твои мысли, чтобы понять, о чем ты думаешь.
- И о чем же я думаю? - язвительно поинтересовался Грифон.
- О том, что сказал барон про понятие чести. О том, действительно ли можно ему доверять. Об убитой семье, и о том, как ты страшно отомстишь, и о том, кажется ли тебе, что когда ты думаешь о мести, ты становишься сам себе противен. Ну и, конечно же, о том, что делать дальше, - не задумываясь, ответила она.
Рыцарь удивленно воззрился на Танаа.
- И это все ты поняла только по моим эмоциям, не читая мыслей? - недоверчиво спросил он.
- Да. Гундольф, знать о чем и как человек чувствует - это гораздо важнее и информативнее, если можно так сказать, чем знать о чем и как человек думает. Эмоции - они всегда содержат в себе гораздо больше, чем голые мысли. И телепата, не способного улавливать чувства, обмануть гораздо легче, чем эмпата, не умеющего читать мысли. Разум проще контролировать, нежели сердце.
- Я думал, наоборот. Впрочем, тебе виднее. А что ты сама думаешь о том, что сказал дядюшка? Про слишком высокую цену за чистую совесть.
Арна на минуту задумалась и потом заговорила, тщательно взвешивая каждое слово.
- Я думаю, что разумный, способный по-настоящему, а не в качестве оправдания собственным желаниям, приносить свою честь, свое нежелание творить зло, на алтарь торжества добра, справедливости и жизни - достоин величайшей награды, какой он только мог бы пожелать, - медленно произнесла она. Перед внутренним взором девушки стояло лицо лорда Птицы, убитого ею.
- Какой же награды может желать для себя человек, совершающий подлость во имя торжества справедливости? - чуть насмешливо спросил Гундольф.
- Забвения, - коротко ответила Арна.
- Забвения?
- Да. Бывает так, что ради великого блага приходится идти на преступление против своей совести, поступаться честью ради жизни и счастья других. Это великий подвиг, но… Вряд ли можно желать в награду за этот подвиг чего либо, кроме как чтобы этот подвиг навсегда стерся из памяти разумных, равно как и тот, кто этот подвиг совершил.
- Забвение… - негромко проговорил рыцарь, словно пробуя слово на вкус. - Никогда бы не подумал.
Наступила тишина, прерываемая лишь тиканьем часов. В этой густой, наполненной мыслями и чувствами тишине прошли долгие пятнадцать минут.
- Наверное, я все же пойду спать, - Арна поднялась с кресла, взяла со столика стакан воды и, подумав, поставила его обратно. Пить не хотелось. - Не сиди долго. Завтра будет непростой день.
- Конечно, я знаю, - отмахнулся Гундольф, совершенно не собираясь следовать совету.
- Как хочешь, - она вздохнула и осторожно коснулась его разума, омывая усталое сознание волной доверчивого, искреннего тепла.
Когда дверь за девушкой закрылась, рыцарь позволил себе то, чего так давно и страстно желал: он сбросил обувь, забрался в кресло с ногами, обхватил колени и спрятал лицо, позволяя накопившимся боли, горю, тоске по погибшим родным, страху перед туманным будущим, в котором не признался бы даже знающей обо всем Арне, прорваться, пролиться слезами облегчения, которых никто не должен был видеть… которых никто и не видел.
Минут через пять стало легче, словно исчезла плотно сдавливающая горло на протяжении последних дней удавка. Молодой человек встал, вытер лицо смоченной в кувшине с водой салфеткой, бросил мокрую ткань на стол. Погасил свечи и лампы, подошел к окну, распахнул рамы, полной грудью вдыхая воздух города, который хоть и не был местом его рождения, но все же стал родным.