Песню каким-то непостижимым образом допели, концерт закончился, и я побежала разгримировываться, а после – искать Грефа, с которым мне непременно в этот вечер надо было поговорить о системной благотворительности. Герман Оскарович же как раз поднялся в поисках меня на сцену и зашел за кулисы. Туда же, за кулисы, явился Юра Шевук. Он шел извиняться. Тут-то они и встретились. Я не застала сам момент встречи: когда я прибежала, Герман Оскарович и Юра держали друг друга за грудки и задавали друг другу вопросы типа “А ты сам-то в армии служил?!” Я, видимо, как-то бултыхалась между ними. А охранники Грефа ничего не могли поделать, потому что непонятно было, кого защищать: этот – звезда, этот – начальник, все хорошие люди. Я пыталась что-то лепетать, но меня не особо слушали.
И, чтобы описание ситуации было полным, – всё это время у меня в руке звонит телефон! Это моя бедная мама, которую я пригласила на концерт и к которой не успела выйти после его окончания. Зал уже опустел, зрители разошлись. Мама мерзнет под дверью Дома музыка и ждет меня – она не любит Москву и не умеет по ней одна ездить. А я не могу ответить, потому что пытаюсь сгладить напряжение между Германом Грефом и Юрой Шевчуком.
Всё кончилось хорошо: Греф не стал держать зла на Шевчука, а Шевчук – на Грефа. Чулпан сумела договориться с Германом Оскаровичем о системной поддержке фонда Сбербанком, которая стала в итоге настоящей дружбой. Мама Чулпан Марина дождалась дочь, и они доехали домой. На следующий день, 16 мая 2009 года, Юрий Юлианович Шевчук отметил свой день рождения. Все остались друзьями.
Ни один концерт фонда “Подари жизнь” до сих пор не проходит без участия Шевчука.
Концерт “Подари жизнь” 2009 года, который транслировался по телеканалу “Россия”, собрал рекордную на тот момент сумму – около двухсот тысяч долларов, а Наташа, мама Димы Рогачёва, того самого мальчика, чьим именем названа наша клиника, сказала: “Какой хороший концерт. Наконец-то вы позвали выступать настоящих артистов”. КАТЕРИНА ГОРДЕЕВА
Глава 19. “ Без детей, без дел и без обязательств”
“Ты должна выбрать что-то такое, на что ты будешь смотреть и вспоминать этот день и нас в нем”, – с присвистом (от настойчивости) шепчет мне в ухо Чулпан. Вообще-то вчера ей сделали сложную операцию на связки. Для всех она – в больнице на реабилитации, восстанавливает голос. Но на самом деле – на блошином рынке Нашмаркт в самом центре Вены. Тихим сипом поучает: “Ты должна выбрать что-то такое, на что ты будешь смотреть и вспоминать этот день и нас в нем”. Делает она это настолько серьезно и убедительно, что кажется: от того, какой выбор я совершу в мартовскую субботу 2013 года в 7:30 утра на Нашмаркте, зависит что-то по-настоящему серьезное. Например, будущее.
Мы трое – Чулпан, директор нашего фонда Катя Чистякова и я – беглецы. Мы приехали в Вену, потому что очень устали, потому что у Чулпан официально больничный, потому что у Кати Чистяковой были сложные переговоры с Госдумой и Минздравом по обезболивающим, и она вымоталась, а еще потому, что эта поездка – подарок на мой день рождения, который придумала Чулпан. Поселила нас с Катей в похожей на торт гостинице “Захер” и взяла со всех (и с себя!) слово: целых три дня никто из нас не будет говорить о работе, детях и делах. Мы – беглецы.
Мы склонились над доисторической сырорезкой, которая лежит, как выброшенный на сушу кит, посреди прочего победно поблескивающего из-под вековой пыли хлама австрийской барахолки. Сырорезка похожа на мясорубку, но покрашена в такой нежный кремовый цвет, что даже человеку, который прежде в жизни сталкивался только с мясорубками, совершенно ясно: это – не для мяса. А для кое-чего более тонкого. Сырорезку окружают брошки с выбитой временем сердцевиной, кудрявые пупсы с отколотыми попами, непарные вилки и кольца, напоказ скучающие по теплу человеческой руки.
“Ты точно хочешь сырорезку?” – обреченно шепчет Чулпан. Я киваю. Чулпан медленно поворачивается к торговцу и сипит ему что-то по-немецки таким звуком, будто сама торгует на Нашмаркте долгие тысячи лет. По огрызкам смутно знакомых слов понимаю: она объясняет красноносому бородачу, что у подруги день рождения, и мы специально приехали в Вену и пришли отмечать день рождения сюда, на Нашмаркт, и вот надо же, подруга выбрала именно эту сырорезку, какая досада. Продавец крякает и понимающе кивает. Выуживает уже почти мою нежно-кремовую сырорезку из самой сердцевины хлама, поглаживает, выдувает из сопла пыль, разгребает брошки, вилки и кольца – на свет появляется гнутая кремовая ручка. Торговец прилаживает ее к торцу сырорезки. Шарит руками в поддоне, хмыкает недовольно. Что-то объясняет Чулпан. Отходит. Исчезает на крепкие минут пятнадцать. Возвращается, триумфально неся на вытянутых руках металлический коробок с деревянной крышкой: это пресс для сырорезки. Без него она действительно похожа на мясорубку, а с ним – никаких сомнений: сырорезка. Стоимостью 17 евро, семь из которых нам уже скинули. Я ликую. Продавец счастлив не меньше: сырорезка, кажется, лежит здесь столько, сколько он торгует, вот и обросла брошками и ложками прекрасной эпохи. Торговец блошиного рынка и Катя Чистякова поют мне Happy Birthday, Чулпан молча открывает рот. После того, как бумажный пакет с сырорезкой оказывается у меня в руках, торговец извлекает из-за пазухи флягу и три крошечные серебряные рюмки. Пьем что-то забористое. Торговец заботливо переспрашивает Чулпан: “Не полегчало?” Она совершенно блаженно вертит головой: “Это совсем не то, что вы думаете, но неважно”.