Над площадью разливается колокольный звон.
“Это – моя Вена!” – распахивает руки Чулпан. Мы с Чистяковой озираемся. Вена – большая, имперская, респектабельная. Эпическая река Дунай поблескивает на солнце легкомысленными кудрями. К музеям выстраиваются очереди. “Помните наш план, – шепчет Чулпан, – гулять, дурачиться, ходить в музеи, пить вино и «ни одной секунды не говорить о работе»”.
И тут у Кати Чистяковой звонит телефон. “Минздрав, – сообщает она и делает страшные глаза. – Надо поговорить. Это минут тридцать, не больше”. Садится на скамейку и открывает ноутбук. Вдвоем с Чулпан плетемся в антикварный магазин по соседству. Улыбчивый дед в кипе рассматривает нас минуту-другую, потом щурит глаза и берет Чулпан под локоток: “Я вас узнал! Вы та ненормальная русская, которая помогает бедным и ссорится с Собчак!” “Я – татарка!”, – шипит деду Чулпан, но он увлечен сам собой и долго рассказывает нам о несовершенстве российской жизни и бессмысленности затеи помогать тамошним бедным: “Всех не спасешь, деточка, сама увязнешь”, – поучительно произносит антикварщик нам вслед, глядя, как мы наперегонки сбегаем из лавки. “Мы приехали, чтобы отдыхать!” – изо всех сил улыбается Чулпан. В эту минуту мне на телефон приходит сообщение: в Лондоне погиб Борис Березовский. И хорошо бы срочно сделать сюжет. Или хотя бы написать текст. “Мы же договорились: без работы! Три дня без работы, разговоров и детей!” – как мантру, повторяет Чулпан. Я присаживаюсь рядом с Чистяковой на лавочку и лихорадочно сочиняю, пожалуй, самый короткий текст в своей жизни. Чулпан изо всех сил старается держаться заранее избранной линии: с деланной беззаботностью она нарезает круги вокруг нас с Чистяковой. Нам стыдно. Вскоре мы хлопаем крышками ноутбуков. Возвращаемся на Нашмаркт и усаживаемся на торжественный обед: телефоны выключены. Тесный рыбный ресторан больше похож на столовую, столики прижаты друг к другу, а некоторые блюда официанты передают посетителям через их соседей. Нашими соседками оказываются две красивые русские блондинки, минут через пять придвинувшие свой столик вплотную к нашему: “Скажите, какой объем пожертвований вы бы хотели получать из-за границы? Как мы можем помочь вам с лекарствами? Хотите, мы можем показать здешний венский хоспис? Хотите, прямо завтра?” – спрашивают они непосредственно Чулпан.
Мы остаемся в кафе до самого вечера: никаких музеев, Дуная и молчаливого отдыха. Когда я, совершенно пьяная, вхожу в гостиницу, обняв сырорезку, Катя Чистякова уже выстраивает с нашими новыми подругами завтрашний график: 12:00 – детская больница, 14:00 – хоспис.
“А мы с Гордеевой не пойдем! – вдруг решительно заявляет чуть ли не обретшая от возмущения голос Чулпан. – Мы пойдем на выставку рисунков Рембрандта. И будем, Катя, там тебя ждать. У меня больничный. И мы договорились спать до обеда, развлекаться и не говорить о работе и о детях”.
Ранним утром 24 марта 2013 года на телефон Чулпан приходит сообщение от няни ее младшей дочери Ии: “Простите меня за всё”. Чулпан перечитывает его трижды. Начинает плакать, набирает эсэмэс: “Что случилось?” В ответ приходит лаконичное: “А вы что, еще ничего не знаете?” Чулпан перестает плакать и несколько раз набирает номер няни. Но ей отвечает только механический голос: “Владелец мобильного телефона выключил его или находится вне зоны действия сети”. Чулпан молча смотрит на телефон. По ее лицу опять текут слезы.
Словно сжалившись, телефон звонит сам. “ЧТО?” Потом еще раз: “Что?! Как?!” А затем Чулпан кладет телефон на колени, пытается прийти в себя и осмыслить случившееся. А случилось вот что.