ГОРДЕЕВА: И ты уходишь?
ХАМАТОВА: Нет. Я уже не могу уйти.
ГОРДЕЕВА: Почему?
ХАМАТОВА: Потому что это был бы детский сад! Нет уж, раз приехала, надо как-то выпутываться. И вот мы все сидим, ждем Медведева. Ждем, думаю я, теряем кучу времени – ради чего? И, дойдя до точки кипения в своем внутреннем диалоге, со свойственной мне неспособностью к дипломатии всё это, накипевшее, высказываю устроителям: “Это очередная профанация, это «потемкинские деревни»! Вместо того, чтобы вести конструктивный разговор, мы сейчас будем что делать? Обсуждать, как в какой-то больнице протекли трубы?” Тут кричат: “Едут, едут!” И, прервав разговор на середине, я гордо возвращаюсь к своей сумке. А сумки-то нет!
ГОРДЕЕВА: Коллеги украли?
ХАМАТОВА: Нет. Моя сумка “сама собою” переместилась в самый-самый дальний угол, на самый конец этого большого и торжественного стола. А на табличке по правую руку от Медведева уже какая-то совсем другая фамилия. Мой табель успеваемости в глазах устроителей молниеносно поменялся, и за плохое поведение меня, как в школе, отсадили в угол.
ГОРДЕЕВА: И ты села?
ХАМАТОВА: Села. И уже с места спросила о порядке выступлений. Оказалось, что первой выступает Лиза Боярская как представитель интеллигенции Санкт-Петербурга, говорит о протекающей крыше, потом Лев Сергеевич Амбиндер – о благотворительности в целом, потом Владимир Владимирович Вавилов дарит картину с бабочкой. “А остальные?” – не унималась я. На что услышала ответ: “Ну, вам-то чего боятся? Вы актриса, у вас голос громкий”. Тут вошел Медведев, и всё действительно пошло по плану. Но после вручения нарисованной детьми бабочки, когда я попыталась что-то вякнуть, вдруг встала женщина из какого-то, без сомнения, прекрасного города и начала подробно рассказывать всем нам и в первую очередь, конечно, президенту, как они в своем городе организовали кружок плетения бисером и что плетение бисером диаметра такого-то в форме круглой, Дмитрий Анатольевич, отличается от плетения бисером диаметра другого-то в форме квадратной, и это очень влияет на детскую реабилитационную программу.
ГОРДЕЕВА: А Медведев ее слушает?
ХАМАТОВА: Еще как слушает! Не перебивает. Всё очень интеллигентно. Я беру себя в руки, думаю: ну, сейчас она расскажет про все варианты реабилитационного плетения бисером, и мы перейдем к сути вопроса, ведь не может же быть так, чтобы она проделала весь этот путь только для того, чтобы рассказать президенту о разных техниках плетения! Наверняка есть проблема: может быть, бисер в стране закончился. Но нет. После бисероплетения началось следующее выступление: другая женщина стала говорить о том, что у них в центре помощи детям с ДЦП живут три хомяка: два белых, а один – рыжеватый.
ГОРДЕЕВА: Послушай, а что тебя так рассердило? Ты что, не знала, что в благотворительности участвует все-таки определенная категория людей? Это не срез общества и не вполне обычная выборка. Нормальные люди всю свою жизнь благотворительности не отдают.
ХАМАТОВА: Я это понимаю. Но мы собрались поговорить о проблемах и прийти к каким-то поворотным решениям, что-то изменить, чтобы двигаться дальше. А мы сидим и слушаем, что рыжеватого хомяка зовут Петя, а еще есть хомяк, у которого двойной нос, можете себе представить, Дмитрий Анатольевич? А он – не удивляется и не хохочет. Он внимательно и спокойно их слушает…
ГОРДЕЕВА: И, видимо, приходит к выводу, что они все, вернее вы все – чокнутые.
ХАМАТОВА: Не знаю, к каким выводам он приходит. Ради чего затевалась эта встреча, насколько она была важна, это всё тайна, которая уже никогда не откроется. Женщина не унимается: “И когда, Дмитрий Анатольевич, этот хомяк Вася встает в аквариуме, вы знаете, у него такие лапки смешные, вот так смотришь на свет, такие прожилки…” – говорит она, имея в виду, видимо, ценность реабилитационной программы с хомяками для детей с ДЦП. И я опять пытаюсь вникнуть в суть: может быть, хомяков кормить нечем, плодиться перестали? Какая связь между хомяками или бисером – и президентом страны? Так и не уловив смысл, опять пытаюсь встать и якобы громким поставленным голосом что-то сказать.