ГОРДЕЕВА: …Это когда вы вместе сидели в кадре в программе “Другая жизнь”?
ХАМАТОВА: Да, был такой короткий эпизод. Серёжа Кушнерёв решил ввести Волчек в программу. Посыл был такой: есть молодая идиотка, артистка Чулпан Хаматова, и есть гуру, уже повидавший жизнь, опытный и мудрейший человек, Галина Борисовна Волчек. И мы разбираем какую-нибудь невероятную историю – а там и правда были истории невероятные – из жизни обыкновенного человека. При этом я подготовлена к программе, я знаю, чем история кончится, у меня в ухе наушник – редакторы программы всё могут подсказать. А Галина Борисовна не готова: она не видела историю и начинает смотреть сюжет с чистого листа. Но ничего не вышло.
ГОРДЕЕВА: Почему?
ХАМАТОВА: Потому что Галина Борисовна сразу обо всем догадывалась. И единственное, что на протяжении всей программы мне кричали в ухо, это “Не дай ей сказать!!!” Катя, она оказалась настолько мудрой, настолько опытной, что самое большее через семь минут от начала программы, которая должна была длиться час, уже понимала, чем всё закончится и куда вырулит. И никакой программы не получилось.
ГОРДЕЕВА: Но ты не отказалась, когда Кушнерёв позвал тебя в “Жди меня”?
ХАМАТОВА: Я не могла отказаться, это же Кушнерёв попросил! И там работала Светка Бодрова. Но на “Жди меня” я в результате сломалась. Понимаешь, и “Другая жизнь”, и “Жди меня” – это были мои первые вылазки из театральной и киношной жизни, из мира очень закрытого в мир большой, чужой, неизвестный мне. И я вдруг увидела, что обычные люди тоже могут быть феноменально интересны. И уникальны, и удивительны даже. До этого мир для меня делился четко: творческие люди – нетворческие люди. О чем говорить с нетворческими людьми, если они не родственники, я вообще не понимала. Программа “Жди меня” – и это совершенное волшебство Кушнерёва – мой мир перевернула, раздвинула и обогатила.
ГОРДЕЕВА: Если так, то почему ты оттуда ушла?
ХАМАТОВА: Я ушла после программы о Чечне, которая стала последней каплей, пределом моих эмоциональных возможностей. Сюжет такой: мама отправила четырехлетнего сына в детский летний лагерь: посадила на автобус, помахала рукой… И вскоре получила информацию, что автобус взорван, никто не выжил. А мальчику сказали, что их с мамой дом разбомблен, мамы больше нет. Ребенок при этом – четырехлетний ребенок! – знает только то, что велела запомнить мама: свои имя и фамилию.
В Чечне творится полный кавардак, нет никакой возможности кого-то искать. Но одна великая женщина, которая руководит детским домом для осиротевших в войну детей, – так вот, эта женщина обращается в программу “Жди меня” в надежде, что кто-то из этих детей разыщет хотя бы дальних родственников, которые их, соответственно, заберут в семьи.
А мама, уверенная в гибели сына, работает тем временем в московской семье домработницей. Гладит белье и смотрит программу “Жди меня”. И видит мальчика, ставшего на десять лет старше, он называет свои имя и фамилию и объясняет: “Вот только это мне успела сказать моя мама перед тем, как посадила в автобус”. Эта женщина, конечно, сразу понимает, что это ее сын, созванивается с людьми из “Жди меня”. Этой истории решают посвятить целую программу. И вести ее буду я.
По сценарию я должна выйти и объявить, что сейчас в студии встретятся мама и сын. Мальчик ничего не знает, он приехал, робко надеясь, что увидит кого-то из дальних родственников, кто, быть может, его помнит и сумеет рассказать ему про семью. Он входит в студию, где светят софиты, сидит куча людей, а мне надо сказать ему всего три слова: “Твоя мама здесь”. И я стала задыхаться, меня затрясло. Наверное, минут десять собиралась, собирала себя по кусочкам, чтобы это произнести. Я это сказала. И поняла, что больше никогда так не смогу. Просто даже физически никогда не смогу это пережить. Меня на это не хватает… Не хватит.