Вода, грязь вперемешку со всяким лесным хламом – всё это и было той дорогой, по которой предстояло ехать дальше.
Выжав педаль газа до пола, Матвей направил машину прямо в самое месиво, на ходу стараясь ухватить колёсами почву потвёрже. Когда очередная болотина осталась позади, он ещё раз остановился и заглушил двигатель – машине надо было дать хоть немного остыть. Вода в радиаторе уже почти кипела.
Спешить было особенно некуда, но и торчать в этой грязи ему тоже не хотелось. В голове грезилось тихое уединение на пасеке, потрескивание дров в печке, и вкусная еда. Но что бы добраться до всего этого, надо было всё как следует взвесить, выбрать правильно «дорогу».
Близилась зима, а значит, всё чаще напоминали о себе медведи. Напасть была похлеще пожара и даже туристов, которых Матвей терпеть не мог. У медведя все песни про мёд. Хуже гостя на пасеке быть не могло, и вывеска «Мёда нет» косолапых разбойников не останавливала перед грабежом.
Они напомнили о себе ещё в конце августа. Год выдался никчёмным. В тайге был голод, а где-то в Амурской области, как всегда, горели леса. Вот и сбился зверь вокруг неубранных полей да пасек в поисках корма. Склоны сопок были сплошь изрыты кабанами; прочёсывая дубняки, кабан тоже на месте не стоял, порой даже выходил на поля, где его уже караулили деревенские мужики.
С медведем всё было иначе. Один визит косолапого на пасеку мог сулить большие неприятности. Отвадить гостя от вкусного мёда очень трудно. Участь таких медведей была одна – в расход. Местные их убивали на месте преступления без сожаления.
Матвею жаль было таких лесных бродяг. Не в пример кабанам, медведь своенравный и вовсе не так глуп. К кабанам у Матвея жалости не было. Мясо да и мясо. За медведей же у него всегда болела душа, словно было между ним и зверем что-то общее. Но запах мёда всегда сводит с ума косолапых. А когда дело касалось своего, кровного, то выбирать не приходилось. Слишком дорого доставался мёд.
Воды становилось всё больше. Уже вся низина была залита водой. Ещё были видны следы недавнего потопа: вывернутые с корнями деревья, разный таёжный мусор, принесённый бешеным потоком и висевший высоко над землёй. Картина удручала и в то же время холодила душу. Окажись кто неделю назад в этом потопе – ему пришлось бы несладко.
Он в сотый раз пожалел о том, что не поехал на коне. Не захотел бить задницу в седле. Вот теперь было самое время раскаиваться, догонять вчерашний день.
С грустью посмотрел он на крутой склон сопки, где проходил «скоп», старинная дорога, приспособленная для телег, и конечно, тоже не подарок. Слишком узкой была она для машин и проходила над самым обрывом. Полетали с неё мужики. Поэтому и боялись скопа панически. Когда-то по нему возили дрова для пароходов. Отгребли от склона, чтобы колесная пара прошла, вот и делов. Но машина не телега. В ней и вес, и ширина. Скопа Матвей не боялся, однако, возвращаться было уже поздно.
Он переключился на пониженную и поддал газу. Его «лошадка» пока работала исправно и сбоев не давала. Плюс новая резина, лебёдка с длинным тросом. Когда он прикинул всё это в уме, то на душе стало немного веселее. «Прорвёмся, – успокаивал он свои дымящиеся, как старые тормозные колодки, нервы. – Выскочим».
Оси уже были скрыты водой.
– Хоть брюхо отмоешь, – шутил он, наблюдая, как из-под колёс вылетает чёрная жижа. Машина ревела и упрямо ползла, хоть и медленно, вперёд, словно это был не кусок железа, а живое существо.
Где-то впереди его ждал брод. Умом Матвей понимал, что там творится, и что наполненная дождями река не сулит ничего хорошего. Но отступать было не в его правилах. «Жаль, не на танке», – подумал он, вглядываясь в мокрое месиво впереди себя. Вспоминая армию, он, конечно же, видел разницу, хотя бороться за жизнь приходилось и там. И всё же в армии было проще. Да и по прошествии лет всё, что было связано со службой, казалось детской игрой. Здесь же была реальная жизнь, и всё зависело только от него самого.
Он проверил дробовик. Оба ствола были заряжены картечью, на всякий случай, и было бы обидно не использовать его, выйди из леса зверь. А такое бывало не так уж редко.
Место, где он уже битый час полз со скоростью черепахи, литрами сжигая бензин, было всегда сырым и напоминало лабиринт. В этих лабиринтах разбухшая от осенних дождей Манжурка могла показать свой истинный, дикий нрав, не разбирая, где свои берега, где чужие. После ливней она уже неделю не могла успокоиться. Матвей с замиранием сердца вглядывался в свинцовую поверхность реки, мелькавшей среди густого подлеска.