Потом он удобнее развалился на сидении и откинул голову.
Ему показалось, что кто-то заглядывает к нему через стекло. Чувство было таким реальным, что он задержал дыхание и закрыл глаза от волнения. Кто-то смотрел на него сквозь стекло и ощупывал своими невидимыми пальцами его кабину, выискивая слабое место.
Это был холод. Но над ним он уже был бессилен.
В небе светился звёздный купол. Сказка только начиналась. Матвею подумалось, что все люди слепы и ничтожны в своих клетушках и не видят самого главного. Но для того, чтобы увидеть всё это, почувствовать, надо пережить то, что удалось пережить ему. Побороться за своё место под этим небом.
В своём воображении он ощутил прикосновение мягких рук жены, и ему страшно захотелось к ней. Впереди было много дел. Он не сомневался, что сделает всё, что надо, и вернётся, потому что есть человек, который ждёт его. И, может, благодаря этому всё будет хорошо.
Ночная сказка
Далеко за синими горами и зелёными лесами, под покровом старых дубов берёт своё начало речка Самара. Петляет живой змейкой, звеня серебристыми потоками на радость лесному дикому народу. Хорошо ей в бескрайней зелени клёнов и бархатов, и край этот – рай для всего живого, дом и приют. Там, по берегам щедрой таёжной кормилицы, тянутся к синему небу луговые травы. Мерцают дивным жемчугом тысячи полевых цветов, пьяня и убаюкивая обласканную солнцем землю. И нет предела её доброте и щедрости для всего живого под голубыми небесами. В дебрях леса звенят невидимые родники – эти ледяные жилки матери-земли. А она не делит никого на хороших и плохих, своих и чужих, и всякому существу есть место на её теле: рыбам в воде, птицам в небе, зверям на земле. И только одному существу мало этих трёх стихий. Маленькой блошинкой видит его сверху одинокий ястреб, суетливой, неповоротливой и немного жалкой, и имя ему человек.
Поднимет к небу глаза человек, оторвавшись от мирского дела, утирая со лба солёный пот, и вздохнёт, внимая тишине. Задержит дыхание и вдруг услышит набежавший порыв ветра, всколыхнувший макушки зелёного леса. То земли дыхание, спокойное и доброе. Заметит прищуренным глазом крохотную точку в безоблачной синеве и невольно прослезится, не в силах выдержать откровенного солнечного света. Всколыхнётся вдруг душа в хиленьком тельце от благодати земной, пойдёт по всему телу блаженная мелодия любви ко всему живому: к зелёной траве, что путает усталые ноги, к великому множеству живых существ, что ползают и порхают вокруг, жаля и кусая, и не на секунду не давая покоя. И потому принимает человек всё как есть, понимая, что так устроен мир.
Тихо и уютно человеку в дубравах. Но изумрудное лето не вечно, и на смену ему придёт золото – осень. Зашумит листва сухим шелестом, а после осыплется на землю. Но до этого произойдёт чудо. Зацветёт и заискрится в блеске утреннего солнца разнотравье – маленькое чудо на излёте лета. И полетят тогда на луга собирать золотистый нектар труженицы-пчёлы, чтобы превратить его в самое совершенное творение, что зовётся мёдом.
Там, в царстве зелёного леса, приютила земля одинокого бродягу с нелепым прозвищем Домашоня, сжалилась в очередной раз в надежде, что не обманет и будет добрым к ней, не бросит, как это делали многие.
Так и живёт Домашоня в лесу, посреди луговых марей, у самого края леса, на берегу Самары-реки. И сам он похож чем-то на большую пчелу: собирает мёд, не зная лени, зарабатывает свой нелёгкий хлеб. От зари до зари копошится в своём хозяйстве и некогда ему горевать о прожитом, потому как жизнь его вся впереди катится, а прожитое не вернётся. А глянуть со стороны: не человек он вовсе с горестями и болезнями, а медведь молодой. Снуёт между пчёл с нехитрым инструментом; туда заглянет, там дымнёт, здесь рамку подымет, чтобы на солнышко, – расплод высматривает; руки у Домашони ловкие, умелые. Лето коротко, потому и спешит он. А зима когда придёт, то нет ей конца. Вот и не присядет он на бережку, где так красиво и хорошо, чтобы глаз водой порадовать. А какая ещё может быть радость человеку, как не вода, бегущая вниз, а в ней, в глубине, хайрюзята – мелочь речная, озорная. Это ли не забава – с удочкой по стремнине побродить, но нет времени.
Скоро осенняя пора, время осеннего мёда, особенного, лукового. Знает Домашоня, что на липу летнюю нет надежды, куцая она и чахлая в последние годы. Другое дело – цветы. Изобилие их всем известно. Вот и готовит хозяин своё крылатое войско, вскармливает и множит там, где маточники пчела тянет, заменяя пчёлам саму матку-мамку, словно бог он первородный, творец вездесущий. Знает Домашоня, что смену растить надо, ежечасно, ежедневно. Этим и сильно его государство пчелиное. А как ляжет в травы старая пчела, изношенная вечной работой, глазу-то незаметно. Улей-то гудит с прежней силой, а то и ещё с большей, и тогда только успевай рои ловить, а полетит – не поймаешь.