Моховую заволакивало дымкой. Зелёные сопки были едва различимы в белой пелене, и его всё больше одолевало чувство досады за свой неудачный приезд. «Вот и поохотились», – вертелось в голове.
Детвора тоже приуныла без дела и развлечений. Дым, как видно, действовал угнетающе и на их настроение. Ему уже не хотелось полканить по сопкам, выискивая осторожного зверя. Испытывая ко всему безразличие, он хотел «догнаться» водкой и завалиться в прохладной избе, где Сашка недавно поменял полы и наконец-то побелил, отчего исчез накопившийся за многие годы и впитавшийся в столетний кедр запах старого тряпья и табака.
– Дрова не жечь из полевицы! Это на зиму, – командовал Сашка, указывая на куцую поленницу рядом с домом. – Вон, в лесу ломайте. Там сушняка много. Всё равно пацанам делать нечего. На солонец не ходи, нечего зверя пугать. Там матка с бычком ходила. Козёнка молодая… Слышь? На солонец ни ногой, это мне на осень. И ещё стенку у склада паклей пробейте. Слышь, Ванька? – разошёлся Петух перед уходом. – Омшаник-то я запер.
– Мёда налей! – вдруг взорвался Мишка. – Орда приедет, и без твоего разрешения всю твою живность постреляет. Совсем, что ли, дураком стал! Больше не приеду к тебе. Дров пожалел! Ты каво тут петушишься? Сколь бензина для тебя спалил, дурака. Хлеба ему привези!
Сашка замялся, посмеялся сипло и махнул рукой.
– Ладно. Пошутить нельзя? Бери, сколько хочешь. Надьке тока не говори, если придёт. В миску налей, только сам. А то разольют больше. Ключ-то на месте, знаешь где.
Пройдя по точку, на ходу натягивая на плечо вещмешок, Сашка остановился.
– Вы там Дороню не обижайте. В избе он, спит, наверно. И не наливайте ему. А то он потом дверь нормально не навесит. Ремонт у меня делает.
Присутствие старого Дорони Мишку вывело из состояния дремоты. Он вспомнил про дробовик, оставленный в кладовой.
– Что ж ты молчал! – вырвалось у Мишки. Он выругался и быстро зашагал в дом, вспоминая Доронину страсть «ремонтировать» чужие ружья.
Дороня сидел на табурете напротив окна и заглядывал сверху в стволы его вертикалки. Увидев на пороге Мишаню, он заулыбался и затараторил бессвязными фразами:
– Знатная вещь-то, ружьишко-то твоё. А ты каво же с им стрелять собрался? Планочка-то приотстала кубыть. Ружьецо-то Миха твоё, кривыми пулями стрелит. Обнижает, обнижает. Глянь сюда, что я придумал.
Мишка грубо вырвал дробовик, разломил его и заглянул в стволы, словно опасаясь того, что Дороня мог в них напихать чего-нибудь.
– Сам знаю, что с моим ружом творицца, мать твою в душу! Ковыряйся в ушах своих, – перебил Мишка и скупо улыбнулся. Обижать старика ему всё же не хотелось. Дороня и без того был обижен судьбой. Да и что можно было взять с бродяги и пьяницы. Знал он его ещё с щенячьего возраста и даже любил когда-то за щедрость и простоту характера, за то, что не боялся Дороня ни ледяной воды, ни летнего зноя и до поздней осени мог бродить с острогой по речкам. Мог и на кедрину запросто без страховки влезть за шишкой, а потом раздать ребятне деревенской, или пропить всё добытое. Своего дома у него не было, родственников, кажется, тоже. Оттого и маялся он, как неприкаянный, бродил среди уцелевших пасек, навязываясь в помощь, лишь бы не гнали. Но гнали, потому и жалко было деда.
Обиженный, как ребёнок, старик заморгал глазами и готов был расплакаться.
– Я же это, как лучше хотел-то. Оружие, он ухода требует. Стрельнёшь-то от, и в аккурат мимо, куда не надо. Гляди, паря, замажешь. Делов-то на рыбью ногу. Клея бы дал. Можа ремонту какого, винта какого подтянуть, подмазать, – залепетал Дороня осмелев, видя, что обидеть не должны.
– Ладно, ладно, Дорон Андреич. Какая тут нужда? Охоты, сам видишь, никакой. Дыма-то, что в бане. Пойдём лучше, налью тебе, хоть и не велел начальник твой.
– Какой такой начальник? – всполошился старик. – Не знаю таких. Я сам себе атаман. – Он вдруг просиял лицом, вытирая с уголков губ налипшую слюну, и выпрямился всей своей сутулой спиной.
Неожиданно в избу вбежал Максимка. Губа его верхняя была, как обычно, поджата, обнажая передние нижние зубы, делая лицо паренька похожим на какого-то зверька.
– Дядь Миша, трешшыт там что-то, в кустах!
– Где в кустах? – подивился Мишаня, заглядывая в небольшое окно. – Кто трещит?
– Там, за дорогой. Может, это та самая коза дурная? Дядя Саша рассказывал про котору. Живёт здесь.
– Ну, то ведь на болоте, – посмеялся Мишка, переглядываясь с Дороней. На его удивление, старик оставался невозмутим и к услышанному отнёсся равнодушно.
Мишка разломил ружьё, достал из нагрудного кармана два заряда с картечью и вышел из дома, на ходу заталкивая патроны в стволы. Пройдя по скошенной траве, он на ходу скинул сапоги и пошёл на цыпочках, оглядываясь и делая всем знаки не шуметь. Еще выходя из дома, ему почему-то почудилось, что как будто на крыше кто сидит и прячется. Смотрит на него. Чувство это было необычным и незнакомым для него, но настолько реальным, что он даже оглянулся и на несколько секунд застыл. «Да где же там прятаться? Вот она вся, крыша-то». Чувство было странным, будто и себя самого он сверху видит, идущего с ружьём. Что-то глупое и нелепое виделось ему в самом себе, и во всём, что его окружало.