Мишка поискал глазами Ваньку, но того нигде не было видно. Скорее всего на речку умотал, – подумал Мишаня, вспоминая как пасынок возился до этого с удочками. Он не стал звать, не желая поднимать лишнего шума; тихо пробрался через изгородь колючей проволоки и вышел на дорогу, что проходила мимо пасеки. Его поразила гробовая тишина вокруг, и в ней он отчётливо услышал слабый треск в кустах недалеко от дороги. Повдоль неё стояла высокая полынь, заслоняя весь обзор. Он привстал, как мог, на цыпочки, не желая лезть в заросли, и на своё удивление увидел козу, самую её маковку рыжей головы. Она то исчезала за полынью, то вновь появлялась и замирала, внимая все шорохи и запахи леса. Ветром тянуло от неё, это всё и объясняло.
«Оглядывается и слушает, – размышлял Мишаня потяжелевшей от хмеля и дыма головой. – Что за коза такая? Вот же, глупая тварь. Пасека в двух шагах, а пугать некому. Собак-то нет. Петух-то задницы не оторвет, лентяй».
Он снял предохранитель и неожиданно для себя услышал удары в висках. Било так сильно, что от этого стали горячими щёки. От волнения ладони его вспотели, и он долго не мог приладить ружьё к плечу. Аккуратно положив палец на курок, стал медленно давить, стараясь держать макушку зверя в прицеле. Всё это время в голове вертелись мысли. Он никак не мог поверить в происходящее. Он вдруг подумал, что всё это сон. Палец продолжал давить на курок; это действительно было похоже на дурной сон. «Да что же это за зверь такой?» Выстрела всё не было, хотя ему казалось, что давить уже некуда. «Неужели Дороня успел приложиться и починить ружьё?»
И вдруг! Голова зверя развернулась, и он увидел человеческое ухо. Светлые выгоревшие на солнце волосы не прикрывали с висков ушей. В груди Мишки шевельнулось; он уже чувствовал, как из тесных стволов вырывается заряд; тело его сжалось в испуге. Как мог, он судорожно напрягся, наваливаясь всей массой на приклад, и силясь хоть что-нибудь изменить. Он даже не почувствовал отдачи ружья. Зажмурив глаза, чтобы не видеть ничего, он рухнул на колени и отшвырнул дробовик. Ему захотелось закричать, но вместо этого он сжал челюсти до скрипа в зубах и зарычал. Пальцы его впились в отвердевшую от сухоты глину, ломая ногти. Открывать глаза было страшно, но ещё страшнее было осознавать, что он сотворил. Потом он открыл глаза, и увидев дробовик, потянулся к нему рукой.
Вдруг над ним затрещало. Подняв глаза, Мишка увидел перед собой Ивана. Парнишка стоял с охапкой наломанного сушняка и растерянно улыбался.
– Ты чего, батя? – спросил он.
Мишка не ослышался, и это было более всего удивительно. Ванька впервые так назвал его. Пусть не совсем уверенно, но это было именно то, что он услышал.
– Ты… каво там делал? – с трудом выдавил он осипшим голосом. Ванька пожал плечами, огляделся и увидел дробовик.
– А в кого стрелял-то? – спросил он оглядываясь по сторонам.
– По косуле, – хрипло ответил Мишка. –Прям за тобой стояла в кустах. Ты что, не видел её?
Ванька наивно помотал головой, воспринимая слова за чистую монету.
–То-то у меня пчёлы по волосам пролетели, как пульки, – похвастался Иван.
– Это шершни, – усмехнулся Мишаня. – Повезло, что не ужалили. У шершня укус смертельный. Ты не лазь больше по этой диколе. Ни к чему тут комаров-то кормить. Иди, вон, к Максиму. Дядя Петух вам мёда разрешил. Только не пролейте мимо бачка.
Мишка сел на траву, не обращая внимания на гнус, и опустил руки. Ноги его ослабли и стали ватными, не было никаких сил и желания идти обратно. Он подтянул за ремень дробовик и положил его на колени. В глаза бросилась чёрная нитка, болтавшаяся на конце ствола. Он присмотрелся. Обычная нитка была намотана в два витка на ствол, он дёрнул её, от чего прицельная планка отскочила от ствола на добрые полсантиметра.
«Дороня, сукин сын», – дошло до него. Глаза наполнились слезами, его словно прорвало, стало легче дышать. Он сразу всё понял. Потому и низило раньше, что целик поднятым был, а исправить – руки не доходили. «Кривые пули». Выходило так, что если бы не Дороня…