Был жаркий август. Тогда Матвей промышлял рыбалкой, и ему иногда удавалось проскакивать за проволоку, в те заповедные места, где хоть немного ловилась рыба.
Возню на берегу он услышал ещё издали. С протоки тянуло прохладой, и потому сначала он услышал, а потом увидел снующих по берегу людей.
– Вот же сучьи дети, – выругался Матвей вслух. Он был один и уже жалел, что не стал дожидаться товарища, почему-то задержавшегося на заставе. Одному было не страшно, но как-то некомфортно. Сперва он хотел залечь и понаблюдать, но вдруг подумал, с какой стати прятаться. Земля его, русская. Они чужие, вот пусть и боятся. Заметив его, кто-то блеснул линзами бинокля, все тотчас бросили свои дела и уставились на идущего к берегу человека. Некоторые кинулись к лодкам, но их остановили.
«Не тот уже китаец, что когда-то в панике кидался врассыпную, – думал Матвей, неуверенно подходя к берегу. – Знает, что ни черта ему не будет от пограничников. А от него, обыкновенного мужика, тем более. Хорошо бы не накостыляли ещё. Сколько их? С десяток, больше?» Медленно приближаясь к китайцам, Матвей изучал людей, пытаясь узнать хоть кого-нибудь из своих старых знакомых. Уже на своём личном опыте он хорошо знал, что с соседями лучше не шутить, и тем более, не показывать страха, особенно, когда их много. Один такой случай ему ясно дал понять, что сила китайцев не только в их количестве, но и в их удивительной организованности, словно это были не люди, а муравьи. Однажды в тайге, в сорокоградусный мороз, на деляне, их выползло из обычного железного вагончика человек двадцать. Вагончик не отапливался печкой, как это водилось у местных лесорубов. Они грелись своим собственным теплом. Услышав команду старшего, они в считанные минуты, руками, без рукавиц, одетые в пиджачки, загрузили его машину дровами под самый верх, после чего так же дружно, словно в волшебный ларец, спрятались в свой вагончик. Ни трубы, ни дыма. Никто, кроме китайцев, на такое способен не был. Другой случай буквально парализовал местных «хозяев тайги». Было это тоже в тайге и тоже зимой. Китаёзы вели себя по хозяйски, особенно первое время, рубили всё подряд. А на узкой дороге уступать и не собирались. На их беду, а может и не на беду, у местных мужиков, оказавшихся на их пути, был карабин. Там и Матвею нашлось место. Как водится, были под «мухой», ну и положили обнаглевших китайцев мордами в снег. Пусть, мол, знают наших. Попугали да и уехали. Кому-то и по зубам досталось. За Даманский, наверное, мстили. А на следующий день трясли всех как старые тряпки. А звонок был не из какого-нибудь Биробиджана или Хабаровска, а из самой Москвы. Вот это уровень. Не до шуток было местным «Робин гудам».
– Сами прикормили, а теперь не плачь, – бурчал Матвей, вспоминая события минувших лет. От тяжёлой ноши лицо и спину уже заливало потом; на плечо давила его старая резиновая лодка. Рядом с китайскими десятиметровыми посудинами она воспринималась как поплавок от удочки. А те в своих джонках вели себя на чужом берегу спокойно и уверенно. Не боялись. Чуть что – прыг в лодку, и уже на другом берегу. Только их и видели. Обидно было годами терпеть всё это безобразие, смотреть, как залезают в карман и при этом нагло улыбаются.
Что-то сломалось тогда в душе Матвея. Не выдержал он, взорвался. Может, все копившееся годами: унижения перед начальниками застав, безработица, будь она неладна, а может, вызывающее, наглое поведение китайцев в русской среде – подстегнуло Матвея, сделало злым и несдержанным на весь белый свет, но в особенности на соседей.
Поравнявшись с первым, уже тянувшим засаленную рыбой руку для знакомства, Матвей бесцеремонно оттолкнул его в сторону, бросил на землю мешок с лодкой и, не желая ни с кем встречаться взглядом, зная, что столкнётся лишь с угодливостью и лукавством, стал разбирать поклажу. Он сразу почувствовал, как все напряглись, бросили свои сетки и стали наблюдать за Матвеем. Через минуту, придя в себя, китайцы шумно загалдели, выказывая своё недовольство. Кто-то подошёл к нему вплотную, нагло заглянул ему в глаза и, тыча пальцем, коверкая слова, произнёс:
– Сыдеса рыба нету ни…
Больше всего Матвея поразило то, как органично китаец дополнил фразу русским матом. Не стерпев такой наглости, Матвей ударил его по руке, выпрямился во весь свой рост и что есть силы рявкнул сразу всем, чтобы проваливали с его берега. Речь была недолгой, но объёмной, содержащей, как и положено в таких случаях, все обороты народного фольклора.