— Давай не будем терять время…
Спустя сорок минут я открыла все клети и пристегнула нашу поклажу к широкому седлу, на котором нам предстояло проделать путешествие в самое сердце Элио. Следовало поторопиться. Не хотелось бы, чтобы кто-то решил нас догонять и в этом преуспел. В то время, пока женщина пыталась неловко взобраться в седло, всякий раз замирая, стоило ящеру высунуть язык или вздохнуть, я держала ее ребенка, борясь с желанием отвесить ей волшебного ускоряющего пинка.
— Девка, не доводи до греха, усаживай свою задницу пошустрее, — все же не выдержала я.
— Я не могу, — дрожащим голосом ответила она, в очередной раз замерев, стоило твари глубоко вздохнуть. Мы с ящером обменялись, как мне показалось, понимающими взглядами: он почти открыто раздумывал, не перекусить ли на дорожку.
— Не, приятель, надо будет пробежаться, так что точно не сейчас, — покачала я головой, когда «приятель» весьма очаровательно прикрыл глаза.
— Что? — обернулась женщина на мою реплику и снова замерла с поднятой ногой.
— Да сядешь ты или нет, мать твою душу! — не выдержав, рявкнула я, и девка опрометью вскочила в седло. — То-то же, — одобрительно покивала я, передавая ей самодельную люльку, которую стоило надеть на себя через голову, чтобы не держать все время ребенка на руках и не бояться его уронить. — Можешь держаться за меня, — наставляла я, вскакивая в седло впереди нее, — но особо не усердствуй: не будешь дрыгаться без надобности — и так не упадешь.
Средство передвижения не предусматривало поводья. Оно управлялось командами во всем: начиная от скорости, с какой будет двигаться ящер, и заканчивая тем, когда ему можно есть. О том, как достигалось подобное послушание, красноречиво говорила изуродованная страшными шрамами кожа животного. Боль способна выточить любое орудие из любого существа. Однажды даже самый крепкий разум не выдержит и сломается, начиная перетекать в ту форму, которую задумал тот, кто решил, что у него есть право на это.
— Тью, — в очередной раз пропела я, стоило нам оказаться в седле. Ящер поднялся во весь свой немалый рост. — Хима, — скомандовала я, и тварь под взвизгивания моей попутчицы начала поворачиваться направо. — Ча, ча, ча, — вновь отдала команду я, ускоряя его.
Ветер ударил в лицо, стоило этому огромному мощному зверю заработать лапами. Женщина позади меня тут же обняла меня рукой за талию, в то время как я не сводила взора с горизонта, где пробуждалось ото сна ярко-алое солнце моего мира.
Пришла пора возвращаться домой. Как бы я ни рвалась сюда всего несколько дней назад, сейчас мое сердце стремилось совсем в другое место. Все внутри меня точно покрылось корочкой льда. Эти несколько дней я запрещала себе думать о том, что произошло во дворце. Я знала, что, стоит мне начать размышлять над этим, спасительный лед, что сдерживал осколки моего разбитого сердца все это время, треснет. Я не смогу тогда добраться до дома. Мне кажется, я уже ничего не смогу, стоит этому произойти.
ГЛАВА 2
Возможности… сколько у него было этой эфемерной субстанции? Сколькими из них он успел воспользоваться, прежде чем стало поздно? Ни одной. Он знал ответ на вопрос, что крутился в его голове. Он не сделал ничего. Поздно ли теперь что-то менять? Или же у него остался последний шанс? На что он способен, чтобы не потерять и его? Сомнения? Нет. Это неопределенность. Впервые в жизни он оказался перед выбором двух дорог. И если раньше он без сомнения знал, какой путь его, то сейчас он спрашивал сам себя, чего будет стоить в его жизни иной путь, если у него хватит силы духа выбрать его. Раньше ему казалось, что смелость нужна на поле битвы или для сплетения одних интриг и распутывания других. Он не знал тогда, что на самом деле это просто. Он не понимал, что самое сложное — когда ты случайно оставил свое сердце и даже сам не понял, как это произошло. Сложнее всего отважиться и шагнуть вслед за той, которая неосторожно забрала его с собой.
Что произошло во дворце? Как мог сработать тот телепорт и забрать ее из его рук, когда вся его магия, казалось, так крепко удерживала ее? Что на самом деле он знал о ней, чтобы однажды вообразить, что она в его власти?
— Я идиот, — с придыханием сказал он, тяжело прислонившись лбом к прохладной глади стекла. За окном сгущались сумерки. Алания готовилась ко сну.
— Это уж точно, — раздался голос его все еще друга за спиной.
— Ты же знаешь, куда она отправилась?
— Нет, — не моргнув и глазом, соврал Трэй. — Я никогда не спрашиваю, когда она уходит, она никогда не говорит. Это позволяет ей быть в безопасности, а мне — неопасным для нее.