Экран вновь загорелся. На меня смотрела – хвала Ахура-Мазде и всем прочим благим сущностям, духам и праведникам зороастризма – Риши Ар.
Со дня нашей последней встречи Иришка заметно похорошела. Она словно бы округлилась чуток, подобрела. А еще – выщипала брови и, о Боже мой, постриглась! Прощайте, эпические черные косы до пояса, теперь Риши Ар – кудрявый черноволосый мальчик с пухлыми щечками.
Только глаза остались такими же, как были, – мерцающими тайной, горящими неземным пламенем, вызывающими пронзительную жалость напополам с чистейшими истечениями платонической любви. Разве что смотрели эти глаза теперь спокойно и даже... весело.
Впрочем, цену Иришкиной веселости я знал. Сейчас улыбается, через минуту закутается в облако мягкой грусти, а через две минуты – зарыдает, да так жалостно, что захочется немедля отправиться за веревкой и мылом, чтобы поскорее разорвать отношения с этим миром, где на долю прекрасных молодых женщин выпадают такие страдания.
– Иришка?! Ужасно рад тебя видеть! Я сразу подумал, что это ты! – соврал я для затравки.
– Надо же... Значит, сюрприза не получилось, – с притворным отчаянием в голосе вздохнула Риши. – Все равно привет тебе, Саша, Сашенька! Я получила бонус в виде бесплатного сеанса дальней связи. Решила первым делом позвонить тебе!
«Привет? А где же „встань на путь Солнца“? Куда девался обязательный „Александр“ вместо „Саши-Сашеньки“? И что это за „бонус“ такой космополитический? Ведь наверняка есть правильное клонское слово для того, чтобы обозначить поощрение, – какой-нибудь „уруш-пуруш“? Неужто моя Риши стала теперь такой вот ультрасветской эмансипе, желающей общаться исключительно по нашему, земному образцу? Отринула догмы? Этак она и пиво нефильтрованное скоро пить начнет, не смущаясь зловредной плесенью».
– Предупреждая твой обязательный вопрос о том, как я тебя нашла, – Риши сопроводила эти слова стыдливой улыбкой, – скажу сразу: как и в прошлый раз, твои координаты сообщил мне Святополк Даромирович Тылтынь.
– Да он просто добрый гений наших отношений! – воскликнул я. – Наших дружеских отношений.
– Конечно, дружеских! – легко, как-то даже слишком легко согласилась Риши.
– Как здоровье? Лечишься?
– С чего ты взял?
– Ну... Ты ведь звонишь с Ардвисуры... Там, насколько я помню, расположены ваши лучшие здравницы.
– Нет, я не лечусь. Я – лечу! – Риши рассмеялась. – Видишь ли, Саша... Два месяца назад Римуш получил высокую должность главврача госпиталя «Адурог». Это самый крупный госпиталь на Ардвисуре. С новейшим оборудованием.
– Римуш? – Я наморщил лоб, силясь вспомнить, кто это (первоучителя конкордианских зороастрийцев и одноименный авианосец не предлагать!).
– Да! Помнишь, на Муроме, в том ужасном ресторане с отдельными комнатами, я рассказывала тебе о нем.
– А! Конечно, миляга Римуш! Помню! – с преувеличенным жаром заверил я. – Извини олуха... Я после Большого Мурома побывал в таких переделках, что удивляюсь, как собственное имя еще не забыл. Даже счет времени потерял.
– Мне тоже кажется, что мы с тобой не виделись десять лет. – Риши улыбнулась и в ее прелестных глазах на миг мелькнула хорошо знакомая мне вековечная женская печаль. – Знаешь, после того как ты поцеловал меня тогда, возле той гостиницы... ну, где медведи стояли на первом этаже... я очень долго не могла оправиться. Все мучилась, – переживала. Мне так хотелось, чтобы то, что я себе нафантазировала, оказалось правдой! Ну хотя бы чуть-чуть правдой! Так хотелось верить, что в твоей душе зажглась... ну... какая-то небесная искра, которая впоследствии... возможно... Знаешь, как иногда случается? Я много читала о таком в книгах, особенно в школе... А потом ты все время мне снился и сны были такие... страшные, бестолковые. Я много плакала тогда... Римуш даже настоял, чтобы я начала пить парное ослиное молоко. Это прекрасное народное средство – от нервов.
– Это ужасно, Риши. Если бы я знал – я был бы осмотрительнее! – с искренним сожалением сказал я и подумал: кое в чем Риши совсем не изменилась. Ее по-прежнему хлебом не корми – дай только поведать о своих чувствах. Впрочем, я не вижу в этом ничего плохого. Просто не люблю, когда люди плачут. Из-за меня.
– Ни к чему осмотрительность! Ты вовсе не был виноват! Ведь ты ничего мне не обещал! Просто... Вначале ведь идет желание любить. И только вслед за ним – сама любовь. Во мне было слишком много этого желания... – Риши издала сдавленный вздох и добавила: – Знаешь, мне иногда кажется, что любовь – это нечто вроде... прячущегося солнца.
– Как-как? Солнца? – глуповато переспросил я.
– Сейчас попробую объяснить. Если это маленькое солнце, я имею в виду солнце любви, спрячется за спиной какого-нибудь человека, тебе будет казаться, что этот человек сияет, что он самый светлый, самый прекрасный. Но однажды солнце перейдет на новое место, найдет нового человека и спрячется у него за спиной. И вот уже другой человек будет казаться тебе богом, будет вызывать твою любовь! Наверное, я не сумела сказать красиво– это такие сложные материи, а я... так ужасно волнуюсь! – Риши молитвенно сложила руки и скроила умилительную гримаску.
– Отчего же... Я понял, что ты хотела сказать. Любовь – первична. А те, кого мы любим, – они, так получается, вторичны... И все мы светим отраженным светом – светом того единственного солнца, которое прячется за нами... и которое, возможно, есть Бог, коль скоро Бог есть любовь... Верно?
– Верно! – радостно согласилась Риши.
– Ну вот и славно...
Я чувствовал себя неуютно во время разговоров о сути любви. Возможно, просто недоставало навыка, налета, так сказать. А может, оттого, что сама любовь ассоциировалась у меня теперь исключительно с Таней. С нею одной. Нет, я не видел ничего крамольного в нашей беседе, но...
Так или иначе, я поспешил свернуть теме шею: