То же и экипажи Х-крейсеров. Уж как именно их после рассекречивания окрестят былинники речистые – «черными платками» или «черными галстуками», – не важно. Но как-нибудь да окрестят, будьте спокойны! И тогда ни одно воздушное существо в юбке не пройдет мимо «черного галстука», героя генерального сражения!
А мимо скромного лейтенанта из линейного флота очень даже пройдет. Потому что хотя и полегло таких лейтенантов уже немерено, но держава у нас гигантская. Новых, как говорится, нарисует.
Вот такой ерундой была забита моя голова в ту минуту, когда я, все еще не решаясь открыть глаза и стащить повязку, обонял озоновую свежесть, которая перебила даже острый дух раскаленного титанира и хладагента, капающего с подволока.
– Первая цель опознана! Авианосец «Виштаспа»!
– Вторая цель опознана! Авианосец «Хварэна»! У левого борта – транспорт снабжения!
– Первая – шестая... пуск!
Филипп толкнул меня локтем в бок:
– Саша, полундра, все самое интересное пропустишь!
Я стащил повязку.
«Ксенофонт» находился в привычном, звездном, фронтовом космосе.
«Все самое интересное», однако, отображалось на панорамном экране, а панорамный экран от пульта Филиппа виден не был.
Но оказывается, душка контр-адмирал Доллежаль, который тоже присутствовал в центральном отсеке, обо мне не забыл.
– Саша! Идите сюда, голубчик.
Я подошел. У контр-адмирала была своя особая, «флагманская» консоль. Осуществлять непосредственное управление кораблем с нее было нельзя, но вот наблюдать за происходящим и при необходимости отдавать приказы хоть всему Главному Ударному Флоту – пожалуйста!
«Ксенофонт» подошел к «Виштаспе» так близко, как, по моим представлениям, мог себе позволить только торпедоносец-самоубийца.
Авианосец был при смерти. Если где-то, в отдельных закупоренных каютках, еще находились люди, то это были обреченные, отрезанные от всего мира бедолаги, которые не сумели (или не захотели) эвакуироваться с загубленного корабля.
Видимых повреждений «Виштаспа» почти не имел– все предыдущие попадания пришлись на противоположный, правый борт.
Но: спасательные капсулы, они же просто шлюпки, на своих местах отсутствовали.
Огромные створки палубных лифтов были распахнуты настежь.
Вдоль борта горел пунктир красных аварийных габаритов, которые в бою включать совершенно незачем: демаскировка.
– Мы атакуем «Виштаспу»? – спросил я у контр-адмирала.
– Как видите.
– Но зачем? Авианосец явно утратил боевую ценность!
Доллежаль оторвался от панорамного экрана и посмотрел на меня.
– Вы знаете, что такое мизерикорд?
– Мизерикорд?.. М-м-м, нет.
– Кинжал милосердия. С его помощью благородные рыцари добивали поверженных противников. Мы, благородные рыцари Х-матрицы, исповедуем ту же этику. Раненых – добивают.
«Хороша этика», – подумал я.
Но тут же сообразил, что хороша.
Если на «Виштаспе» еще остались люди, спасения им ждать неоткуда. Умереть от удушья либо окоченеть – вот и вся свобода выбора. Отважные уже застрелились. Малодушные медлят. Прекратить их агонию – дело чести для нас.
Кинжал милосердия вошел точно в середину борта «Виштаспы».
Серия взрывов вспучила полетную палубу и раскрыла борт на полдлины корабля. Надстройка пыхнула прозрачными лепестками пламени. Из отворов катапультных погребов ударили гейзеры обломков.
Вот и все, что глаз успел ухватить при свете испепеляющих силумитовых вспышек. Цепочки аварийных габаритов погасли. Останки авианосца, покрытые космическим камуфляжем, погрузились в небытие, полностью слившись с чернотой глухого космоса.
И только фраваха'р – золоченый крылатый диск, символ Ахура-Мазды, – сорванный с носовой оконечности волной деформаций, плыл в пустоте степенно и величаво. Крохотная золотая пылинка, символ Солнца, бесценная находка для ксеноархеологов неродившихся еще цивилизаций, которые придут в Галактику через миллиард лет после этой войны...
Покончив с «Виштаспой», командир отдал приказ:
– По местам стоять! Боевой разворот влево сто! Самый полный!
Офицеры немедленно схватились за никелированные ручки, выпиравшие на центральном посту из всех стоек. А что я – не офицер? Или дурак? Я тоже схватился.
Очень вовремя: неодолимая сила оторвала мои ноги от пола, потащила назад.
Правая переборка по всем признакам вознамерилась стать полом. Поверьте: лучше, куда лучше невесомость, чем поворот результирующего вектора сил градусов этак на шестьдесят. Ну да ничего не попишешь: боевой разворот – крутая штука.
Остальным приходилось не легче.
Кто-то крикнул:
– Эх, с ветерком катаешь, Минглиев!
На пол полетели неосмотрительно оставленные стаканы чая. Штурмана окатило от пупа до пяток.
– Енот твою мать, Беликов, у тебя что, державки нет?!
– Потише, мой-то стакан вот он. А твой? Твой где, сын звезды?
Офицеры заржали. Вообще они там, на «Ксенофонте», по этой части были легки на подъем. Чуть что – сразу «га-га-га».
Валентин Олегович не спешил окоротить балагуров. Все мгновенно унялись сами, при первых звуках его голоса.
– Торпедный, доклад по второй цели!
– Входит в створ через восемь секунд!
– Шахты двенадцать – шестнадцать, товсь!
– Есть товсь!
– Отсчет!
– Шесть... четыре... два... один...
– Седьмая – шестнадцатая... пуск!
Второй жертвой стал «Хварэна», принимавший в это время флуггерное топливо и боеприпасы с транспорта снабжения. Если «Виштаспу» наш крейсер расстрелял по сути в упор, то «Хварэну» пришлось бить с большей дистанции и с невыгодного ракурса.
Зато и выпустили мы целых десять торпед в одном залпе.
За обоих – «Хварэну» и транспорт – я был совершенно спокоен. Не уйдут!
Крейсер вернулся в граничный слой Х-матрицы, оставив с носом клонские фрегаты.
Меня сильно тошнило, но я героически терпел.
В центральном отсеке раскупорили дюжину бутылок «Абрау-Дюрсо» и выпили за скорейшее прибытие экипажа «Хварэны» в ведомство Вельзевула.
Когда «Ксенофонт» явился на рандеву со своими собратьями, мне велели убираться из центрального отсека и идти отдыхать.