В глубине подсознания замаячили ещё кое-какие образы: дымка забытья, укутывающая в голубые мягкие объятия, склонившиеся надо мной лица врачей…
Но тут же отмёл: не стоит об этом вспоминать. Не нужно, не сейчас. Может быть, когда-нибудь потом. Зачем?
Вялость, бездействие, безучастное отношение к происходящему обусловлены физиологическими особенностями организма. Мозгами понимаю — что-то произошло. Возможно, серьёзная авария, может быть, находимся в опасности, и нужно что-то предпринять, но делать ничего не хочется. Инертность глубокого анабиоза, побочный эффект.
Скоро пройдёт. Отдаю себе отчёт в том, что через несколько минут приду в себя и начну действовать — решительно и обдуманно.
Обдуманно…
Несколько раз сжал и разжал ладони, подвигал стопами ног, размял конечности. Не дожидаясь, пока тело до конца оживёт, принялся рассуждать.
Гарь. Это явная авария. На исправном корабле гореть ничего не должно. А тут — запах палёного пластика. Это плохо. Да чего там плохо — это авария, очень плохо. Гореть, конечно, может всё что угодно: обшивка там, или проводка, может, и не такая значительная вещь, но всё равно тушить огонь нужно как можно скорее.
Сирена. Туда же. Возможно, пожарная сирена.
Для простоты будем считать, что так…
А почему не разбудили?
Собственно, самый главный вопрос. Я бы сказал — фундаментальный в создавшейся ситуации.
Ответ напрашивается достаточно очевидный. Либо все погибли, и некому меня будить. Либо всё не так уж плохо, ситуация совсем не критичная, и не сочли нужным поднимать меня из спячки.
Я — оптимист, поэтому будем придерживаться второго варианта.
Но всё же я проснулся. Почему?
Холод! Вот в чём дело! Я замёрз, а по идее такого быть не должно.
Перед пробуждением, в течение нескольких часов температура в капсуле постепенно повышается. И только когда достигнет положенной отметки в двадцать семь градусов по Цельсию, организм выводится из анабиоза. При этом событии должен присутствовать медик из команды корабля, который будет следить за состоянием проснувшегося.
А в моей капсуле сейчас, наверно, градусов пятнадцать, а может быть, и того ниже. Значит, температурный режим нарушен. Следовательно, имеет место сбой в системе контроля среды криокамер. Или в климатической системе корабля. Сирена, кстати, может возвещать о том же.
Рядом никого нет. Стало быть, разбудила меня аварийная система, обнаружила сбой и поспешила вывести из анабиоза.
Ну что ж, спасибо ей за это! Хоть она чётко отработала.
Неужели опять седьмой термоблок?
Мои мысли пошли по параллельному пути, так сказать, по профессиональной дорожке. Если навернулся седьмой термоблок, то нам с Гленном опять влетит. Меняли его после самого старта, и Гленн обещал, что до конца полёта проблем с температурой на борту не будет. И вот, пожалуйста — сбой.
Я обернулся по сторонам. В тусклом мерцании аварийной подсветки разглядел на стенке капсулы терминал. Как и любому члену экипажа, положена капсула с терминалом — на всякий случай. Чтоб при возникновении аварийной ситуации мог заглянуть в него и посмотреть — что там да как.
Протянул руку, взял планшет, положил его на согнутые в коленях ноги. Включив, загрузил программу диагностики звездолёта.
Как я понял, точнее — насколько хватило знаний, корабль в удовлетворительном состоянии. Небольшие неисправности во второстепенных системах. А вот седьмой термомодуль действительно вышел из строя.
Похоже, нас с Гленном ждут неприятности.
Кроме неприятностей, поломка означает, что сейчас проснутся остальные члены экипажа, а также пассажиры, что возвращает меня к необходимости покинуть капсулу и поспешить на помощь.
Я вылез из ложи, с осторожностью сделал несколько разминающих упражнений, после чего натянул верхнюю одежду. Очень важно после пробуждения не торопиться и не делать резких движений — мышцы, суставы и сухожилия ещё не вошли в положенный тонус, запросто можно получить растяжение или того хуже — вывих.
Сполоснув лицо, проследовал в коридор.
Я даже вскрикнул от удивления — настолько неожиданной оказалась открывшаяся взору сцена: у противоположной стены, спиной ко мне, на четвереньках стоял человек.
Озабоченно копошится и бормочет себе под нос. Голубое одеяние напомнило мне одноразовый хирургический халат, одетый второпях, неряшливо: в разные стороны торчат куски накрахмаленной ткани. Завершали композицию небольшие красные пятна на полу вокруг человека.
— Что случилось? — с замиранием в голосе спросил я.