Висевший у меня на шее тяжёлый камень в один момент исчез. Провалился куда-то вниз, в пустоту. Слова Марка не вызывали сомнений, я верила ему. Эти слова оказались самым радостным, что было у меня за последнее время.
— Это правда? — не веря в своё счастье, спросила на всякий случай. — Ты меня не разлюбил?
— Нет, конечно, не разлюбил. — Марк улыбнулся, как взрослые улыбаются детским страхам.
На душе стало спокойно и легко. Я обняла Марка и положила голову ему на плечо.
Мой взгляд упал на бумаги, которые он читал до этого. Прошла, наверное, целая минута, прежде чем поняла, что передо мною вахтенный журнал «Одарённого».
XVII. Кэрри
Тепло и умиротворённо.
Кажется, это называется негой. Мои растрёпанные по подушке волосы щекочут лицо. Совсем чуть-чуть, ненавязчиво. Я обнимаю Марка, всем телом ощущая каждую клеточку его тела. Очень чувственно — прикасаться к нему, сильному и могущественному.
Я приподнимаю голову и заглядываю в его лицо.
Как это красиво — одухотворённый, задумчивый лик увлечённого и умного человека. Такое солнышко, рассматривающее звёзды.
Какое-то время назад Марк включил стереографию, и пространство комнаты наполнилось захватывающими дух звёздами, вращающимися вокруг них разноцветными планетами, далёкими яркими галактиками и неясными, будоражащими воображение туманностями.
Странно находиться среди всего этого благолепия и не иметь возможности вживую насладиться его красотой. Раньше, путешествующие по морю люди могли запросто выйти на палубу и разглядеть места, мимо которых проплывают. У нас же такой возможности нет — в маленькие иллюминаторы, имеющиеся далеко не в каждой каюте, много не увидишь. По закону подлости, самое красивое проходит мимо, когда мы спим или заняты работой — по крайней мере, у меня всегда так получается. Когда же я свободна и жажду насладиться прекрасным, в окошке обычно ничего интересного не показывают — просто кусочек чёрной пустоты, безжизненное, безвоздушное пространство.
Марк тихо и увлечённо рассказывает о разворачивающихся перед нашими взорами картинах: про Неоновое созвездие, яркой цепочкой уходящее вдаль, про Землю — колыбель человеческой цивилизации, про её сестёр-близняшек — Ауру и Конкордию, чрезвычайно похожих на Землю, но находящихся далеко-далеко, совсем в других галактиках.
Я довольно слабо воспринимаю детали рассказа, иногда поддакивая Марку словами «ага», «да-да», «это так интересно, продолжай», улавливаю лишь общее настроение. Но Марк — рассказчик столь талантливый, что почти физически ощущаю движение звёзд и планет по тёмному, но ласковому и мягкому пространству.
Марк заметил, что я за ним наблюдаю, и ненадолго замолчал. Потом повернулся, внимательно и серьёзно посмотрел мне в глаза и вдруг спросил:
— Ты когда-нибудь хотела что-то поменять в своей жизни?
Как это всегда бывает, подобный вопрос поставил меня в тупик.
— Ну, не знаю, — промямлила, — может быть…
— А я бы хотел, — решительно сказал Марк. — Об этом я и думаю. Вообще-то, и раньше задумывался. Когда был там… Ну, ты знаешь — где.
— Да, — с замиранием в голосе ответила я.
— Вот… — протянул Марк, не решаясь продолжить.
Видимо, не уверен, что стоит рассказывать дальше. Полагает, что сказал лишнего.
К тому моменту я уже догадывалась, к чему клонит. Чтобы подтвердить свои худшие предположения, но, всё же надеясь на то, что ошибаюсь, осторожно спросила:
— Но ведь ничего нельзя поменять. Зачем же мучить себя?
— Можно, — с ещё большей решительностью и уверенностью ответил Марк. — В этой истории есть ещё одна, последняя, страница, о которой ты ничего не знаешь. Впрочем, не только ты — об этом не знает почти никто. Но прежде чем я что-либо сделаю, хочу, чтобы ты всё знала… Я уже рассказывал тебе о том, что раньше служил на межзвёздном корабле… — Замолчал, ожидая ответа.
— Да, — прошептала я. — Ты говорил.
Но он опять молчит. Опять сомневается, нужно ли мне знать всю историю.
— Марк, не молчи! — попросила я.
— Я был на «Одарённом». В тот самый рейс к Юлиании. В тот самый рейс, которого мы с нетерпением ждём.
Я посмотрела ему в глаза.
Да, и раньше догадывалась. Марк давно выказывал излишнюю, казавшуюся мне странной и подозрительной, осведомлённость о деталях того рейса и в целом — об «Одарённом». Сюда же можно отнести нервозность и раздражение, которое охватывало Марка, когда речь заходила о звездолёте.