— Кольца привёз?
— Вот, как вы сказали. — он протянул на ладони два мелькнувших металлом колечка.
— Они что, железные?
— Нет, это платина, а точки на них золотые. Дарья Васильевна будет рада?
— Будет конечно. А как же твоя работа?
— Я в Москву звонил, мне неделю отпуска дали. Тело отправлять, документы. У нас двое местных работают, они сделают всё без меня.
— Условие одно: Хныкать будешь — оставлю на дороге одного. Понятно? Вещи хоть взял?
— У меня чемодан в машине.
— Чемодан… чтоб тебя! Тащи его в номер, там видно будет. И пулей назад. Тебя Дарья Васильевна уже спрашивала. Блондинок своих захвати тоже.
— Зачем?
— А ты где спать собираешься?
Жоржик покраснел опять.
— Попросишься ним переночевать. Это приказ.
Ловко я научился приказы отдавать. С другой стороны его только так и можно заставить, не пугать же?
Концерт силами отдыхающих оказался неплохой идеей. Было весело и хохотали над каждым номером, особенно когда Тамара Александровна начала заунывным голосом читать стихи:
— Жди меня, и я вернусь!
— Только очень жди!
— Ага, дождётся! — раздался голос.
Все грохнули, представив как её муж в это время суетится вокруг молодой любовницы.
Она обиделась, сказала: — Тьфу на вас! — и ушла со сцены.
Прилизанный конферансье, обитавший здесь уже третью неделю со своей женой, а может и не с женой, объявил следующий номер:
— А сейчас по многочисленным просьбам многоуважаемой публики… Песня Иоганна Себастьяновича Моцарта и всем известного композитора Долуханяна, номер сорок в ре-мажоре — «Пионерская»! Маэстро, прошу! Выступает певец первой гильдии господин Покровский! Аплодисментики не слышу!
Я слышал как кто-то сказал:
— А я и не знала что Моцарт ещё пионеров застал…
Её слова потонули в жидкой буре аплодисментов.
А мне это напомнило случай произошедший в 1930-м году в Нью-Йорке, когда со всех сторон замечательная женщина Флоренс Дженкинс сняла Карнеги Холл целиком на один вечер. Потому что петь не умела, а ей очень хотелось. В приглашениях разосланных ею, она обещала почтенной публике новую и очень одарённую певицу. А на первое, невероятно сложную и прекрасную арию Королевы Ночи из «Волшебной флейты».
Её знакомые, полузнакомые и друзья заплатили громадные деньги за билеты, которые Флоренс намеревалась отдать сиротам, о чём и было объявлено.
Зал был полон. Финансисты и промышленники со своими жёнами и дочерьми сверкающих золотом и бриллиантами, пришли выразить свою солидарность с несчастными детьми и насладиться божественной музыкой.
Их удивление не знало границ, когда в примадонне вышедшей на сцену они узнали мисс Дженкинс — постоянную посетительницу оперных залов, но совершенно не имеющюю музыкального слуха.
Когда же она запела… Это не было фиаско, потому что такое слово годится только для обозначения провала профессионалов. Флоренс переврала все ноты когда-либо написанные композиторами, но она очень старалась. Пыткой это было сначала, но постепенно ажиотаж в публике сменился гробовым молчанием, и окончился через два часа, когда она спела полную программу, рукоплесканиями в её адрес.
За мужество? Или за то что ни один не ушёл с концерта? «Эта женщина!», назвали её газеты, и это написано на её могиле.
Надо бы съездить посмотреть. Даше это понравится, я знаю.
Пока в публике шла перепалка как же всё таки звали Моцарта, я вышел из-за занавески. Мой вид успокоил всех. Чёрный костюм, белая рубашка и красная тряпка на шее.
— Дайте фонограмму! — сказал я в микрофон, и тут же из динамиков понеслись бравурные аккорды песни Долуханяна:
«Я теперь вспоминаю как песню, пионерии первый отря-я-яд… — запел стараясь попадать в тональность.
Допел куплет, закончил припев и музыка загубленная советским композитором постепенно перешла в новую фазу. Теперь это был Вольфганг Амадеус — страстный, увлекающийся гений. И его невероятный темп.
«Становлюсь я сильнее и выше, словно падает время годов, только дробь барабана услышу и призыв боевой Будь готов! Го-тов! Го-отов! Готов! — несколько раз повторил я следуя мелодии, и сорвал успех. Встав в любимую позу императора Нерона сказал:
— Не ругайте его сильно, господа! Мать у него была русская, а отец юрист.
Зал затих, потом кто-то самый догадливый спросил:
— Так это Жирик нашего Моцарта обул? Ну, ваще!
А я что говорил? Руссо туристо! Кто ещё может позволить потратить десять тысяч долларов на билет в первом классе, и изо дня в день сидеть в открытом бассейне с бокалом в руках с утра до вечера, даже не вылезая в туалет?