— Кто там ещё, Эрве?
— Карл, конечно. А вы привели новичков?
Он стащил с себя перчатку и сунув пальцы в рот свистнул.
С другой стороны появился Карл, он был меньше ростом, но такой же квадратный как Эрве.
— Прямо заслушался профессор, когда вы тут о сионистах рассказывали. — сказал он подходя. — Я этому еврею, — он показал рукой на Эрве, — тысячу раз это же самое говорил. Меня зовут Карл Штайн можно добавлять фон, а лучше попросту зовите меня ваше высочество. А этот клопомор имеет имя Эрве Левицки, сионист проклятый.
— А ты фашист!
— Не обращайте на них внимания. — сказал Габриэль. — Они такие же хорошие друзья как и вы.
— Будь я проклят! — сказал Фернандо, разом пожалев об упущеных возможностях поиздеваться над Игнасио.
— Это они сейчас перед вами рисуются, чисто нервное, я считаю.
— Отец, подожди! Сначала скажите где Кранц?
— Упустили мы его Габриэль. Он и ещё двое ушли… И мы сожалеем что так получилось с твоим дядей.
— А остальные?
— Остальные? А что остальные? Знаете как в горах опасно? Упали в пропасть. Мы слышали вы тут про карту говорили. Посмотреть можно?
Сесилио вытащил из за пазухи пакет и подал Карлу, который его раскрыл, и они вдвоём стали водить по карте пальцами говоря на незнакомом языке.
Потом Эрве удовлетворённо хмыкнув, вернул карту Сесилио.
— Всего было четыре вентиляционных люка. — сказал он. — Два засыпаны полностью, на третьем лежит здоровенная скала, щель слишком узкая чтобы пробраться. А вот четвёртый… Давайте съедим что-нибудь и посмотрим, хорошо?
Сказалась общая усталость. От перелётов, африканской жары и назойливости русских туристов требующих продолжения банкета. Вместо зорьки мы выехали в 6:05, выдернув полубезумного Жоржика из лап одуревших блондинок. Этот кандибобер полосатый вместо того чтобы вести машину, заполз на заднее сиденье и теперь с интервалом в одну-две минуты валился на бок стукаясь головой о мешок с консервами, издавая при этом металлический звук. С Дашей было яснее, она пол-ночи занималась делом, укладывая припасы по сумкам и рюкзакам. Я очень расчитывал не покидать «Тойоту» в течение всего путешествия.
При другом раскладе я бы и сам расслабился, но было ясно что одних нас оставлять никто не собирается, поэтому я крутил головой налево-направо, и гнал как на пожар. Берлога Хасана уже была открыта, и он сам сидел тут же у входа задрав ноги на линялые покрышки поджидая сумасшедших покупателей.
Я остановил машину в метре от него и когда вылез уже заведённый и злой, то пнул его не жалея. Ещё когда я только готовился к поездке, мне пришлось немало перечитать о различных аспектах чёрного материка. Но наряду с разнузданной болтовнёй туроператоров и их сочинениями на тему: «Как я был в Африке и какой водопад видел!», я нарыл немного дельной информации. Брал только мнение европейцев, поскольку и сам к этой расе отношение имею, короче всё то что было написано до 1960 года. Тогда ещё можно было печатать и говорить правду.
Вот такой вот пассаж:
«Я отдал свою жизнь пытаясь облегчить страдания Африки. Белые люди, живущие здесь как я должны осознать и запомнить одно — эти индивидуумы под-раса. У них никогда не было ни умственных ни эмоциональных способностей к равенству с белыми ни в каких функциях нашей цивилизации. Я отдал жизнь пытаясь привнести им преимущества нашей цивилизации, но я полностью осознал, что мы должны сохранить их статус: они низшие. Когда бы белый человек не хотел жить среди них на равных, они всегда уничтожат его. И они уничтожат весь его труд. Пусть любой белый, собирающийся в Африку запомнит, что необходимо постоянно сохранять их статус: вы хозяин, а они ниже, как дети, и вы помогаете им или учите. Никогда не братайтесь с ними как с равными. Никогда не принимайте их как социально равных себе, иначе они вас уничтожат.» — Доктор Альберт Швейцер, нобелевский лауреат премии мира за 1952 год, в его книге «Из моего африканского блокнота» 1961 год.
— Хасан! — говорю. — Ты что же это сволочь, эфиоп твою мать, не приветствуешь дорогого гостя? И где обещаные стволы?
— Не извольте беспокоиться, господин! — подскочил торговец лежалым товаром. — Хасан обо всём позаботился!
— Веди!
Прошмыгнул он в дверь ведущую на склад больше напоминающий помойку, и меня ручкой манит. Такой коллекции как у него, я ни до того, ни после, не видел.