— Эй, собаки! — закричал я из своего укрытия.
Это их подстегнуло. Сравнить правоверного мусульманина с собакой! За это меня следовало разрезать на мелкие кусочки. Они с места взяли очень хороший темп.
Я ещё видел их горящие ненавистью глаза, когда песок расступился.
Чарли толкал меня сзади и умолял дать ему посмотреть.
— Не на что там смотреть. Пусто.
— Сколько их было? — спросил он.
— Четверо…
— Значит осталось пять?
Я вынул револьвер и выстрелил два раза вдоль стены.
— Если стреляют, значит кто-то живой. — пояснил я. — Это как сигнал тем кто остался, что преследование продолжается. Может заинтересуются и придут посмотреть?
— Неужели тебе их не жалко?
— Я кошек люблю…
Тоннель вёл нас вниз. Я шёл впереди, а сзади шкандыбал Чарли, жалующийся что ему ничего не видно. Стены были вырублены в скалистом грунте, и по ним бегали блёстки отражённого света моего фонаря. Иногда плавный спуск переходил в ступени, которые особенно раздражали моего компаньона.
— Хорошо, посиди только не канючь. — сказал ему на третьей лестнице. — И не думай что тебе положены комфортабельные условия. Посидишь в темноте, свет надо экономить. Окей?
Он нехотя согласился и я выключил фонарь.
В темноте тоннель светился неярким зелёным светом…
Глава 7
В составе Российской делегации по обмену чем-то культурным, я посетил древние катакомбы, где по уверениям археологов изучавшим их, можно встретить привидения, а иногда слышится органная музыка. Самой же большой загадкой считалась тайна «зелёного», как нам сказали, свечения двенадцатиметрового участка, находящегося в получасе ходьбы под землёй.
Зелёный свет оказался на проверку оранжево-пурпурным, видимо у первооткрывателя этого явления был дальтонизм. К тому же, как потом выяснилось по ходу экскурсии, на горе над катакомбами размещался оккультный центр войск СС, которые искали здесь вход в подземное царство Агархи.
Якобы это они покрасили стены специальной неоновой краской «leuchtgelb» которую немцы изготавливали для обозначения бомбоубежищ, вот она и даёт зелёное свечение. Я попросил прокомментировать последнее заявление, поскольку на немецком языке это означает «светящийся жёлтый», а вовсе не зелёный. И где я могу приобрести такую краску? Руководитель делегации ранее отводивший от меня глаза, тут же спросил у своих советников кто я такой, и почему задаю здесь вопросы двусмысленного характера, могущие обидеть наших хозяев. Директор Пражского археологического общества пан Вацлав сразу перевёл разговор на органную музыку и привидения, как вещи вполне отвечающие уровню нашей делегации. Официальные лица в Чехии всегда уходят от вопросов напоминающим им о нацистком прошлом, такая вот дипломатия. И ещё: там вода капала прямо за воротник и сползала холодными ручейками, несмотря на то что стоял июль месяц. На следующий день, не попрощавшись со своими коллегами по культуре, я сорвался в Вену. Это от Йиглавы километров 100–120, и там в первом же большом магазине по продаже красок попросил «leuchtgelb».
Никто этому не удивился, а продавец посоветовал брать побольше, за это они мне дадут скидку целых пять евро. Я ответил в том смысле что не собираюсь красить весь дом, а только собачью будку во дворе, поэтому мне хватит и килограмма.
Килограмм был тут же доставлен в красивой банке и я уплатил за него шестьдесят пять евро, сказав: «Вы тут совсем обалдели, сволочи!», что было воспринято как благодарность на незнакомом языке. Следующие несколько дней я потратил на эксперименты, размазывая краску везде где только мог, но так и не увидел свечения подобного тому что видел под землёй. Это была обыкновенная светоотражающая краска. Свет падает — светится, не падает — не светится, вот и всё. Теперь это стало вопросом принципа и я поехал в Германию. Где находится Институт лаков и красок? В Майнце. Звонок от моего гида помог мне получить временый пропуск в лаборатории этого полусекретного института, сразу как только меня обыскали в кабинете начальника безопасности Германа Гешке, где заодно спросили: зачем я таскаю с собой банку с остатками жёлтой краски? Что это значит? Видимо никто ещё не приходил к ним со своей краской. Но к концу нашей беседы, когда я рассказал ему всю свою эпопею, он уже окончательно проникся ко мне, его тевтонские стальные глаза смотрели на меня с жалостью как бы говоря: «Да что же ты за дурак такой?».