– Никто не знает, есть он или нет.
– Кто я?
– Никто не знает, кто он. Наше представление о себе – мираж. Мы есть лишь то, что мы сейчас думаем, – повторила она.
– Но меня нет в этом мире!
– Когда мир становится страшнее того, что он из себя представляет, лучше думать, что тебя в нем нет. Ты стал бездомным шакалом: и подохнуть не можешь, и вернуться нет сил.
– Но я не хочу быть бездомным шакалом!
– Вот так всегда. – Кобра вздохнула: – Никто не хочет быть шакалом. Никто! Я скоро с ума сойду: каждый трясется за свою убогую душонку.
– Похоже, я попал в ад… Да кто ты, черт возьми?! – закипел Вадик.
Он вскочил на ноги и на всякий случай нащупал в кармане курок револьвера.
– Э! Тон давай сменим, да?! – попросила Кобра, сверкнув черными углями. – Ненавижу, когда повышают тон. И убери руку с пушки, козел! Выстрелишь – яйца себе продырявишь. Слышишь, что говорю?!
Вадим отпустил револьвер и отморожено огляделся, ему было хреново, как никогда: "Да, это действительно ад", – понял он.
– Ад и рай относительны, Чапаев. – Кобра прочитала его мысли. На ее восхитительных губах затеплилась материнская улыбка. – Если ты полагаешь, что это действительно ад, – это действительно ад. Но это не имеет никакого значения. Присядь, Чапаев, успокойся. Я же знаю, как тебе не нравится быть шакалом. А что делать? Кому нравится? Дураков мало.
Вадим опустился на снежное облако. Возражать этой коричневой тетке было нелепо. Она подмяла его под себя и делала все, что хотела. Ну, вообще все. Полицай рядом с ней – не более чем комар: большой, страшный, мускулистый, но комар. А револьвер в кармане – всего лишь игрушка для идиотов: "Не продырявь себе яйца!"
– Это действительно неважно, – сказала Кобра. – Ад и рай – две стороны одной медали. Не знавший жизни, не познает смерти. Только шакал в красной пустыне знает цену звездам.
Вадим вновь увидел девчонок. Одна внесла на прозрачных ладонях огонь, вторая – две пиалы. Черненькая поставила пустую посуду перед Вадимом и Коброй, а "Рыжик" остановилась в центре комнаты и подбросила огонь в бесконечную бездну, туда, откуда валил снег. Пламя взметнулось вверх подобно залпу фейерверка, рассыпалось на тысячи искр и… застыло на куполе желтыми звездами.
В доме, которого не было, стало значительно светлее. Снегопад прекратился.
– Теперь погуляйте, девочки, – сказала Кобра.
Не произнеся ни слова, обе нимфы выплыли из комнаты.
– Кто они? – спросил Вадим.
– Мои дети, – ответила Кобра. – Нравятся?
– Красивые у тебя дети.
– Да я и сама ничего.
– Как их звать?
– Никак. Им не нужны имена. Имя – это так вульгарно…
– Они ненастоящие?
– А ты настоящий?
– Эти сестры, они – те два упыря, которых я хлопнул? Те, что лежали в прихожей?
– В каком-то смысле все мы упыри, Чапаев.
– Они остались, чтобы мне отомстить?
– Если б им доставляло удовольствие мстить, поверь, они бы давно доставили себе это удовольствие. Увы, земные удовольствия им больше недоступны. Я бы сказала, они остались тебя отблагодарить, Чапаев.
– Отблагодарить за то, что их убили?
– Убиенных щадят и балуют раем. Разве этих ангелов можно сравнить с тем, что было утром?
– Так, я в раю?
Кобра улыбнулась:
– Ты так думаешь?
– Кажется, начинаю.
– Значит, в раю.
– Да ну?
– Угощайся, отведай пищу богов. – Кобра подала Вадиму пустую пиалу.
– Благодарю. – Усмехнувшись, он провел пальцем по керамическому дну пустой миски: – Если б здесь что-то было…
– А ты в это веришь?
– Не похоже.
– Пища – такой же мираж, как и все остальное. Если б ты хотел есть, ты бы поверил.
– Но я не хочу есть.
– Вот! – Кобра сделала паузу, затем щелкнула пальцами: – Когда захочешь, пища появится. В раю только так. Здесь не делают запасов.
Вадим почувствовал, что страх перед незнакомкой сменился необыкновенным доверием и нежностью. Его пробрало на откровенные темы, захотелось излить душу:
– Понимаешь… Я рос без матери. Но я навсегда запомнил ее лицо, у нее было самое простое и доброе лицо. Она умерла, когда мне было семь месяцев. Я не умел говорить, не разбирался в том, что вокруг меня происходило, только видел это лицо… Боже… Да, да, самое красивое и простое лицо на свете. Короче, я просто лежал в коляске и рыдал. Понимаешь, рыдал от счастья его видеть, от того, что мы вместе, что я люблю ее… А не из-за того, что хотел есть или снять мокрые штаны. Понимаешь, о чем я?
– Да, да.
– Я никому еще этого не рассказывал, только тебе.