На слове "власовец" Ося, наконец, улыбнулся, расправил плечи и осознанно посмотрел на пятьсот человек бригады. Он понял, зачем все это происходит на сто процентов: вот она, самая торжественная минута его солдатской биографии.
После торжественных минут на плацу по непосредственному намеку Полицая и личному приказу командира бригады, солдата Блана отдали в полное распоряжение прапорщика Полоцкого в качестве бессменного дневального по дивизиону. Менее счастливой судьбы в армии не бывает, более грязного наряда, чем дневальный по казарме, тоже.
В течение трех дней и ночей Ося не смыкал глаз и не выпускал из рук половой тряпки, от каблуков требовательного воспитателя его ноги раздулись и превратились в красное месиво. Но это в сапогах – под кирзой не заметно. Заметно было, что грудь его скособочилась и стала больше, а сам он еле шевелился и постоянно при этом гримасничал. На третьи сутки он несколько раз падал на ровном месте. А когда должны были наступить четвертые, он вообще исчез. Матери написали, что пропал без вести.
– … Его целую неделю искали всей бригадой и не нашли. – Вадик заканчивал историю, не глядя на цыганку. – Последнее, что услышал от него Миша, – странным каким-то он был евреем, – что их беда во Второй Мировой не в том, что побили, а в том, что до сих пор Бог не дал им Иеремии, чтобы объяснить, за что именно, – Мишка любил это повторять. И русским тоже. Ося сказал, что после смерти Толстого мы похожи на лунатиков в огне, что русские и евреи без пророков не живут. Мы с Мишкой, как только уволились, съездили к нему в Волгоград. И там – пустота. Мать до сих пор ждет. Когда-то в утренней земле была Эллада… Да, Кобра? Была Эллада? Может, правда, не надо умерших будить? Будить не надо… Я купил гитару и выучил несколько аккордов. Я стал петь все, что слышал от Блана, сидел и разбирал кассетные записи Высоцкого. Как будто он вселился в меня. Охота с вертолетов. Райские яблоки. Лирическая. Я не Паваротти, я всего лишь пою так, как пел он. И я сейчас начинаю понимать… Я ведь исчез так же, как он… Точно так же, Да, Кобра? Возможно, Полицай завернул Блана в мешок для мусора и спустил в канализацию, – не знаю, все возможно, Полицай все может. Да и хрен с ним, Полицаем. Есть одна песня, Кобра, когда ее поешь, хочется бросить гитару и разрыдаться, "Лирическая": Здесь лапы у елей дрожат на ветру… – помнишь? – здесь птицы щебечут тревожно… Как думаешь, Ося мог уцелеть?
– Я видела его в Америке, – ответила Кобра.
– Но мы были у его матери в Волгограде. Она…
– Она знает.
– Я не уверен.
– Я уверена. Подумай: будет мать рассказывать первому встречному из армии о том, где ее Ося? Думаешь, она не боится Полицая? – Не изменившись в лице, Кобра поведала: – Было около четырех ночи. Четвертый час подряд Ося драил четвертое от входа очко в сортире. Рассказывать дальше?
– Конечно.
… Вошел Полицай. В последнее время прапорщик ни на минуту не отлучался из казармы, много и плодотворно занимался: Бланом по приказу комбрига и самосовершенствованием по нужде. Полицай вошел без галстука, в тапочках, держа в правой руке длинный сэндвич с кетчупом на вареной колбасе, к которому методично прикладывался, сверкая золотом во рту, а в левой – штык-нож.
Приметив Блана, он начал жонглировать штык-ножом и задавать любимые вопросы:
– Че, блн, не торчит больше на армию херить, План, блн?
– Нет. Выронив тряпку, Ося потупился, как школьница на экзамене, и осел на пол.
– Ты меня опять наколоть решил, жидок Блин? – Полицай внимательно осмотрел четвертую прорубь в сортире, над совершенствованием которой Ося бился четыре часа кряду. – Самый умный, да, блн?
– Почему наколоть?
– Ни хера ж тему не просекаешь, жидок, блн: че очко морем не пахнет, а, блн?! – Полицай тщательно принюхался к клоаке, а затем, как ни в чем не бывало, вернулся к бутерброду: – Я тя предупреждал, нах? Встать, блн, когда я с тобой разговариваю!
Ося поднялся.
– Я тя предупреждал, блн, или нет, блн? – повторил Полицай, прищурив голубые глаза.
– Да, – согласился Ося, – блн.
– Ну, а хули? – не понял Полицай. – Э! А че… А че… – Переключив вдруг внимание с колбасы на ухо Блана, он провел по нему острием штык-ножа и удивленно моргнул: – Че у тя все, в натуре, как у людей, жидок, блн? Уши, блн, растут, зубы торчат, – че за фигня ? Ты жидок, нах, или не жидок?
Ося не дал определенного ответа.
– Я че, блн, с очком базарю? – не понял Полицай.
Ося снова промолчал: "Кака, блн!"
Старшина неожиданно развернулся и направился к выходу. Ося перевел дух.