Самым сложным, но и самым прибыльным было исцеление известного теннисиста во время турнира Большого шлема. Он неудачно подвернул ногу на тренировке перед самым финалом - перелом лодыжки. Хотя спортсменам запрещено обращаться к эгирианцам - это приравнивается к допингу - он все же рискнул. Нужно было не только ювелирно собрать осколки костей и срастить разорванные сухожилия, но и сделать их такими же тренированными, как на здоровой ноге. Им повезло, что я очень талантлив - даже в сравнении со своими коллегами с Эгира. За секретность, срочность и сложность работы мне заплатили столько, что я мог спокойно лететь домой и с почестями перебираться на Ран.
Помню, как зашел в кафе космопорта перед самым вылетом. Там обычно обмениваются планами и надеждами новоприбывшие, жалуются на неудачи или хвастаются те, кто улетает домой. У входа висит огромное зеркало, а рядом с ним - экран. Когда посетители подносят к нему входной билет, на экране появляется фото, сделанное в день прибытия. Можно увидеть, как сильно ты постарел - жестокое развлечение, но удержаться никто не может. Эгирианцы стареют не так, как земляне - их кожа не покрывается морщинами, но как бы выцветает, глаза блекнут, волосы становятся матово-серыми. Даже в глубокой старости мы кажемся землянам невероятно красивыми. Тогда, глядя на свое отражение, я остался доволен - легкая бледность, пара серебристых прядей - вот и все перемены. Пока я шел от аэромобиля до двери кафе, несколько женщин обернулись мне в след, и в их взгляде читалось восхищение. Одна даже развернулась и, кажется, пошла за мной - интересно, на что она рассчитывала?
Я кажусь вам циничным и самовлюбленным? Что ж - трудно таким не стать, когда ты сначала был никем, и на родной планете мог рассчитывать разве что на пожизненную черную работу, а здесь ты царь и бог, ибо можешь, вернуть самое ценное, что есть у каждого - это здоровье. За год на Земле я так привык к этому немому обожанию во взгляде и к власти, которой я обладал, возможности говорить «да» и «нет», тем самым решая судьбу человека, что поведение Лины ошеломило меня. Я буквально остолбенел.
Она была официанткой в том кафе - новенькой. Когда я только увидел ее, то сразу понял, что жить ей осталось недолго - порок сердца или что-то вроде того, я не силен в названиях земных болезней. Я привык, что лица неизлечимо больных омрачает печать скорби - видимая только мне метка, клеймо смерти. Но лицо Лины излучало спокойствие и безмятежность. Более того, она работала в две смены и, казалось, не испытывала усталости. Словно полупрозрачная бабочка порхала она между столиками, а ее ярко-рыжие кудри постоянно выбивались из прически, напоминая языки пламени. Она была похожа на горящую спичку - тонкая, хрупкая, с незаметной короткой жизнью, но способная устроить настоящий пожар. И она его устроила - в моем сердце. Как так вышло? Ума не приложу. Только я не улетел на Эгир ни в тот вечер, ни в следующий…
Как завороженный я смотрел на нее, жадно ловил каждое движение рук, улыбку. Потом не выдержал и заговорил с ней. Имя Лина показалось мне каким-то незавершенным, несправедливо коротким, как и едва успевшая начаться жизнь этой девушки. Я спросил, существует ли его полная версия, но она только подмигнула, и, одарив меня озорной улыбкой, сказала - а ты угадай. Угадаешь - скажу. - КатаЛина, МагдаЛина, ЕвангеЛина? Все было не то. Каждый вечер я приходил в космопорт с четким намерением полететь домой, и не делал этого. В конце концов, я вынужден был признать, что пока не разгадаю тайну этой девушки, не смогу вернуться на Эгир со спокойной душой. Говоря о тайне, я, конечно, не имею в виду имя. Я хотел знать, что держит ее на плаву? Что помогает смотреть в лицо смерти с такой отчаянной дерзостью? Может, она еще не знает о своей болезни? Может, в нее кто-то вливает время? Если не это, тогда что?
Однажды я засиделся в кафе допоздна и сам не заметил, как наступила ночь - в два часа бар закрывался. Лина вежливо попросила меня уйти. Я вышел на улицу, вдохнул прохладный ночной воздух, но почему-то не отправился в свой отель, а подождал, пока она переоденется и выйдет тоже. Вокруг не было ни одной припаркованной машины, и я понял, что Лина собирается идти домой пешком - одна, да еще ночью. Предложил проводить. Вопреки моим ожиданиям, она согласилась. За год на Земле я привык, что женщины соглашаются всегда, но Лина, казалось, не попадала под чары моего эгирианского обаяния. Мы шли и болтали обо всем на свете. Она спрашивала про Эгир, но не те вопросы, которые задают обычно. Ей было интересно не про правительство, не про деньги, не про то, чем я там занимаюсь, и есть ли у меня жена… она спросила, водятся ли на Эгире кошки. Чем там пахнут цветы и как выглядит звездное небо. Ей было интересно, в какие игры я играл с другими детьми в детстве, есть ли у нас море и какого оно цвета…