Богдан приподнял шапку с правого глаза.
— Зачем я тебе понадобился? Чего запыхался?
— Наш батальон отброшен со своих позиций и побежден за одну сегодняшнюю ночь. Кого свалило вино, кого — бабы, кого — отчаянье. Ни одной живой души не увидишь. А мне пока не охота идти в казармы.
— Подожди меня на мосту Душана, пойдем вместе.
— Отлично. Пошли на мост вместе. Может быть, великое колесо изменило скорость и направление. Давай попробуем, прошу тебя.
Волнуясь, он положил руку на плечо Богдана.
— Оставь меня. Я тоже побежден.
— Слушай, Усач. Если она до сих пор не пришла, когда ж придет? Светает. А мы с тобой на мосту распечатаем колоду. Именно на мосту Душана. Только одну партию, будь ты и мне другом. Эта ночь проходит под знаком пик и большой игры. Неизвестность потрясающая. Фатальная. Каждую игру я выигрываю. Карманы мои набиты чужими деньгами. С кем ни играю, мой выигрыш. Тузы и дамы со всех сторон, жуть. Великое колесо фортуны получило стремительное ускорение. Мы мчимся к катастрофе, Богдан. Мамочка моя родная, мы становимся участниками фатальных событий.
— Бора, пожалуйста, иди и подожди меня на мосту. Я в жизни не брал в руки карт.
— Отлично, Усач. Ты невинен. В тебе маленький круг вращается со своей естественной скоростью.
— Ничего во мне не вращается. Я жду одного человека. Оставь меня, раз я прошу.
— Ты для всех был другом, будь им и для меня.
Богдан покрылся холодным потом от его тона. Но нет, Ивана он бросить не может.
— Ладно, сдавай вот здесь, на мостовой. — Он присел на корточки.
— Это дело, брат. Бора тоже присел, тасуя карты, но вдруг остановился, прислушиваясь к лаю собак где-то совсем рядом и крику женщины: «Пиши, Жарко. Пиши, милый, каждый день!» Два капрала вышли на улицу, сопровождаемые женщинами. Бора смешал карты. Капралы обнимались с женщинами, целовались последний раз в лунном свете возле самой тени минарета. Вдалеке загудел паровоз.
— Ниджа и Жарко! Будь здоров, Усач. Поджидай свою бабу до полудня.
Бора сунул колоду в карман и побежал за ребятами, которые быстро удалялись, устало влача свои тени и посылая воздушные поцелуи женщинам у ворот в тени минарета. Звезды исчезали в вышине.
Богдан вздохнул вслед ребятам и Боре Валету. Снова закрыл шапкой лицо, дышал в нее, отогревая кровоподтек. Но все-таки услыхал:
— Будь кавалером и сходи на вокзал, узнай, не пришел ли поезд из Ниша.
Богдан освободил правый глаз: Иван торопливо шел в его сторону. Чтоб не смущать, он не окликнул его; и снова закрыл лицо, прислушался к смутным шумам в хибарке у себя за спиной.
— Богдан! Ты?
Иван подбежал и обнял его, прежде чем Богдан успел водрузить на голову шапку. И тут Богдану изменили силы. Иван почувствовал, как повисли его руки: если б сейчас пришлось идти в атаку, он бы рванулся, даже не пригнувшись.
— Теперь чуть полегче? — спросил Богдан, отодвигаясь от стенки и от Ивана.
Иван уловил жалость в его голосе, но не обиделся. Он молчал, опираясь на стену дома.
— Потопали полегоньку. Пока придем, солнышко выглянет.
Мимо промчалась пролетка, переполненная капралами, оравшими во всю глотку. Кто-то крикнул: «Гони! Вези на край света!»
Когда вслед за ними упал на улицу лунный свет, разбавленный лучами зари и тишиной, Иван заговорил, касаясь на ходу плечом плеча друга:
— Знаешь, чего я хочу, Богдан? Чтоб в меня попала пуля на излете. Откуда-нибудь издалека, медленная, уже уставшая, на последнем дыхании. Ты меня слушаешь?
— Слушаю. Внимательно слушаю.
— Значит, вот такая утомленная пуля. Чтобы я мог отчетливо и ясно почувствовать, как она входит в ткань моих мускулов или в кость, безразлично. Чтобы, подобно крови в сосудах, только медленно, она прошла по всем мышцам и всем костям, кроме черепа, и свернула в сердце. Чтобы несколько минут длилось умирание.
— Почему ты об этом говоришь, Иван?
— Потому что тогда я бы нечто узнал наверняка. И кто я есть, и что это меня столь, столь… Я узнал бы, прав ли ты. И в чем заключается этот мой Свет. Обрати внимание — с прописным «С», — шепнул он. Остановившись, Богдан не сводил с него глаз: уж не влюбился ли? С самой полуночи бредил лишь любовью. Неважно, что девица страшна. Сегодня ночью для всех нас существует одна-единственная на свете девушка. Та, которая рядом.
— Значит, тем, кто стремится к истине, надо идти не в библиотеку, а в окопы? Так, что ли? — Богдан попытался улыбнуться, но подавил улыбку: глаза Ивана были полны слез.