— Я убежден, дело в способе умирания. Что нам до того, что есть смерть? Нас касается только одно — как умереть? Чтобы постигнуть великую истину, нужно умирать медленно. Медленно, дорогой мой друг. Да, я верю в это незыблемо. И если б я еще верил в бога, я бы сейчас здесь, на улице, упал на колени и молил бы его: «Господи, дай мне медленную, самую медленную, дай мне неторопливую, самую неторопливую смерть». — Иван стоял, опираясь о стену дома, и выговаривал слово за словом, упрямо наклонив голову: —Пускай, господи, будет медленной моя пуля. На излете, та, что прилетает издалека и едва успевает из последних своих сил пробить мою тонкую кожу, мои мягкие мускулы. А потом — в узел сердца. И там останется. В пламени. Пусть отогреется на мгновение. Но только не в лоб, ни в коем случае не в лоб, только не в голову.
Иван плакал. Если б Богдан сейчас обнял его, стал утешать, то заставил бы устыдиться, он чувствовал это. Сняв шапку, Богдан закрыл ею кровоподтек и левый глаз и как в ознобе пошел вперед, к Вардару, к мосту Душана. Следом, не стремясь его догнать, плелся Иван.
На берегу Вардара они остановились. С каменного парапета моста, окруженный толпой капралов, во весь голос читал стихи Данило История:
И хор капралов подхватил во всю мочь: «Лгут! Лгут! Лгут!»
Богдан с Иваном молча, не задерживаясь прошли мимо. И только на казарменном плацу Богдан остановился: в освещенном окне канцелярии виднелась неподвижная, поникшая фигура подполковника Душана Глишича. И Богдан прошептал, обращаясь скорее к самому себе, чем к Ивану:
— Он бодрствовал всю ночь. Возможно, он жалеет нас. Или хочет видеть, когда мы в последний раз возвращаемся в казарму.
На «Голгофе» за казармой ротные выстреливали команды: всем готовиться к смотру, а Иван Катич слышал их словно во сне — у него не хватало сил выпрямиться, свести колени и посмотреть прямо перед собой в какую-то воображаемую точку на горизонте, по которому мягко выгибалась Шар-Планина в своем беге через пространство. Голова и полные патронные сумки тянули его к земле; тяжелая русская винтовка клонила вправо, а он стоял первым в роте. Поэтому он цеплялся взглядом за тучу, которая по осеннему небу приближалась к вершине горы, к солнцу, застрявшему в зените. Он упал бы, не окажись этой спасительной тучи. Если б она погасила солнце и воцарилась тьма. Навсегда. Почему не может произойти чудо? Стоит лишь сильно захотеть, и такое случится.
Богдан Драгович шептал ему в затылок:
— Как ты думаешь, Наталия получила телеграмму?
— Наверняка. Представь себе, что на земле вдруг воцарилась вечная тьма.
— Это невозможно, — громко сказал Бора Валет.
Командиры выпаливали последние команды, ибо галопом приближалась кобыла подполковника Глишича. Иван впился взглядом в тучу, торопил ее, подстегивал, охваченный страстным желанием, чтобы случилось чудо и воцарилась тьма, прежде чем Дон-Кихот подскачет к ним с криком: «Помогай вам бог, герои!» Солнце кусало край тучи.
— Бог тебе в помощь!
Дон-Кихот умолял:
— Дети мои!
Невозможно. Туча наваливается на усталое светило. Батальон ревел:
— Слава!
В вышине продолжалась смертельная схватка. Батальон подбадривал тучу. Священник начал молитву.
— За солнце он молится или за тучу, а, Бора?
— За смерть, Иван, — ответил тот. И далеко сплюнул сквозь зубы.
Священник — за солнце, он не может быть за тучу. Но туча одолевает солнце. Почему тогда не наступает тьма? Иван повернул голову, чтоб видеть молившихся ребят.
— Повторяй присягу, Иван! — напомнил ему Данило История.
И у него, как и у всех, лицо состоит из тучи, из земли. Сожрет их огонь. Он поглядел на Богдана.
— Ты молишься?
— Нет.
— Не будет нам спасения. Я должен выйти из строя.
— Катич, это бессмысленно! — предостерегал его История.
Как только они покинут плац, он выйдет из строя и боковыми улочками доберется до вокзала. Привидение в желтом его не увидит. Солнце сожжет тучу, батальон рявкнет: «Аминь!» Никто не спасется. Командиры рот выстреливают новую обойму команд.
— Налево, Катич! Чего рот разинул? Налево!
— Уходим, Иван.
Богдан повернул его за плечи. Он шагал вниз, подстегиваемый Историей.
— Раз-два! Левой, левой, Кривой! Марш, марш!
Дон-Кихот скакал в тучу и тащил за собой песню.