≪ Ульк, пульк, грох,
врок, нок, сох,
шуп, жип, кох,
мок, гок, дох.≫
Берега сплошь и рядом были усеяны войсками Песочных замков. Они представляли собой закованных в броню двухметровых крабов, раков, креветок и других выращенных в лаборатории существ. Увы, слова их песни никто не понимал. Рядом с ним двигались строем люди с заряженными мушкетами. Ина’нис Ина так же была там, кооперируя действия с царицей Посейдона.
Флот Гуры обгонял войска на берегу. На борту плавучего города, стояла гробовая тишина. Каждый из обитающих там людей, был настроен решительно. Мужчины и женщины взяли в руки оружия, приготовились заряжать пушки. По слухам орудия Посейдона способны уничтожить целое королевство, стоит только правительнице нажать на кнопку. Сегодня этот слух сможет стать правдой.
Наёмники Аме стояли в арьергарде, пропуская вперёд смежные войска Калли и Киары. Сама девушка отдала нужные распоряжения и поспешно скрылась. Ей нужно во что бы то ни стало добраться до сердца Матери первой. Но где оно расположено, оставалось загадкой. Культ предполагал, что подобного рода артефакт должны хранить где-то в храмах. Но Новая земля была слишком необъятна, а потому нужное направление выбрать было тяжело.
Они выступили на рассвете, и к закату добрались до границ Новых земель.
***
Природа страдала. На теле этой женщины, матери всего сущего появились синяки. Её кожа покрылась тёмными пятнами, стоило чужеземцам спалить несколько деревень. Она рыдала без продыху, но огонь врага был неестественный, магический. Чем дальше они забирались, тем больше боли причиняли Матушки-природе. Её сердце разрывалось — столица жрецов Кукукуку была в осаде, но послушники неистово сражались с напирающими силами врага; её ступни жгло пламенем ненависти — он был способен растопить снега Авруля; её волосы стали тусклыми — вражины прорубали себе путь через джунгли Крошрольда; её лоно нестерпимо болело — гадкие чужеземцы забрались в сеть пещер, осквернили само нутро! Матушка природа страдала.
Эту боль, каждой частичкой своего тела, чувствовала Фауна. Она корчилась в агонии, одна-одинёшинка в своей пещере. Смерть её была мучительна…
***
В войсках Киары были курочки-почтальоны. Они быстро бегали, высоко прыгали и отличались пушистыми брюхами. Через них царица фениксов поддерживала связь с союзниками. Она написала о положении дел, и предложила встретиться в одной из захваченной деревень. Через двое суток правительницы скооперировались, отсутствовала лишь Аме.
— Я ведь говорила: никаких стен, ни одно замка! — возбуждено кричала Киара; она успела сменить броню на очередное платье.
— Всё идёт как нельзя лучше, — говорила Ина, сонно смеживая веки; она не спала уже трое суток — Мои войска полностью контролируют берег. Флот Посейдона уже присоединился к ним.
— Мы понесли минимальные потери, — дополняла ответ Ина’нис Гура — Если так и дальше пойдёт, победа будет за нами.
— Есть осложнения, — смакуя вино, откинувшись на стуле начала Калли — Мои войска остановились то ли у города, то ли у храма.
— И в чём дело? Мои курочки закончат начатое!
— Не спеши Киара, время ничего не значит, по крайней мере после смерти, — совершив очередной глоток, девушка обвела взглядом присутствующих, словно убеждаясь все ли слушают; после продолжила — У меня есть повод предполагать, что за этим скрывается нечто большее. Вот уже сутки мы осаждаем этот храм, и не добились ровным счётом ничего. Говорю вам: там есть что-то, ради чего стоит умирать.
— И что это меняет? Пусть твои войска сомнут сопротивление и дело с концом.
— Ты считаешь раз мертвецы, так значит ничего не чувствуют? — Калли зло ощерилась, гневно зыркнула на Гуру — Стыд, унижение, боль — всё это остаётся с ними навсегда. Может и тебе пора приложить усилия для этой победы, а, не пора ли?
— Всё кончено, — внезапно вмешалась Аме, появившись тише тени — Столица жрецов Кукукуку приняла капитуляцию.
Столица жрецов Кукукуку
Для Мумей не было ничего ужаснее ежедневных молитв. Жрецы в столице Кукукуку редко говорили, много молились и плохо питались. Здесь все носили белоснежные рясы, и при вступлении стриглись налысо. Мужчины отпускали бороду, а женщинам разрешалось отращивать волосы до уровня скул. Нанаши уверяла себя, что это наказание вскоре закончится и она вновь вернётся в семинарию. Её чаяния были напрасны.
Через три года пребывания в городском храме (он был ограждён от города высокой стеной), она узнала про ещё одного виновника, который прибудет со дня на день. Девушка выпытала у старосты, что он такой же семинарист и был выслан из семинарии за дурное поведение.
Мумей очень ждала приезда брата (а может сестры) по несчастью. Каждое событие в храме, становилось праздником, и приезд новичка не был исключением. Вскоре настал долгожданный день. По традиции храмовники собрались в главном зале, за большим столом заставленным яствами, встречая неофита.
И вот наконец двери открываются, и басистый голос старосты объявляет:
— Шиён Субору.
Эти слова ледяной водой окатили совушку. Она прекрасно помнила все выходки Шиён, и пожалуй единственная вещь которая радовала её в храме — это отсутствия Субору.
— Нанаши Мумей, — продолжал староста — Сегодня ты будешь сопровождать новоприбывшую.
Мумей была вне себя от злости. В дни приезда новичков, к привычной трапезе добавлялся пудинг, что было крайне редко. Но девушке кусок в горло не лез, так сильно Нанаши была взволнована приездом Шиён. Она скрывала предательские слёзы, и пыталась искоренить желание вторично ударить Субору.
Какая бы злость не полыхала в сердце Мумей, но приказ старосты нужно выполнять. После трапезы, она кратко рассказала Субору о распорядке дня, правилах и жизни в храме. Шиён была обескуражена.
— И обязательно стричь волосы, да ещё и под ноль? — спрашивала она.
— Это правило едино для всех. Здесь все равны.
Субору скорчила недовольную физиономию. Её раздражали наряды послушников, жирные столы, затхлый запах. Короче говоря, она была всем недовольна, кроме разве что стрижки совушки. Увидев что Мумей лишилась знатой доли своих волос, кое, впрочем, уже отросли до ушей, Шиён была невероятно довольной. Ей даже почудилось, что она счастлива. ≪Так ей и надо, — думала она≫.
— И что, даже в город нельзя выйти?
— Нельзя.
— Да это же тюрьма!
— Это храм. А теперь заткнись и читай молитву.
Если в семинарии отношения между девушками были напряжены подобно струне, то сейчас эта струна лопнула хлестнув обеих. Они ненавидели друг другу. Каждый день встречаясь, Шиён обменивалась с Мумей гневными взглядами, но ничего больше сделать не могла — боялась наказания. В храме наказывали редко и строго. Любимым наказанием старосты, был чан воды, куда сажали виновника. Блиницей воду подогревали, Саницей оставляли холодной. В шести из десяти случаев, виновник выживал, и лишь в четырёх мог продолжать прежнюю жизнь. Это было жестоко, но действенно.
Несмотря на антипатию Мумей к Шиён, в одном она была права — это место очень похоже на тюрьму. И совушка всем сердцем желала отбыть наказание, и как можно скорее вернуться в родную деревню. Она с болью вспоминала о Фауне, и тех письмах, которые та непременно ей пишет, адресуя в семинарию. ≪Когда я отсюда выйду, — сбегу к Фаунечке.≫ — мечтала Нанаши.
Её чаяниям не суждено было сбыться.
***
— Наступают враги! Бегите дети мои, бегите хучее! — кричал пожилой глашатай, на площади Кукукуку.
Эти новости, нападение коалиции Гикат не добрались до стен храма. Тамошние жрицы словно жили на необитаемом острове, настолько им были чужды новости извне. Они не узнали, что жители города (подавляющее большинство) взяли свои котомки и поспешили отправиться на запад, куда двигались тысячи беженцев. Их деревни, города, сёла сожжены. Эта участь ожидает и столицу.
Внутри храма было спокойно. Никто не помышлял о захвате столицы. Всё так же проводились молитвы, совершались обряды, сжигались благовония; всё те же персоны, после наступления темноты, встречались в саду, рассказывая выдуманные истории и предания. Мумей, будучи в числе этих персон, запомнила одну из них: