Кабинет следователя был просторен, пластиковый пол выкрашен в красный цвет. Мальчишку вели очень грубо, вывернув локти, а по пути так врезали дубинкой, что ребенок посинел, притих и потерял сознание. Посадив в пластмассовое с железными разъемами кресло его, приковали, зажав руки и ноги - титановыми наручниками, при этом сняв робу, хлопнули по щекам - глаза открылись. Следователь суховатый мужичок в синем халате и зеркальный очках ласково спросил.
-Как зовут тебя дитя?
-Тапир Ника! - Скуля, произнес мальчик.
-Вот как, ну и звери. - Следователь погрозил в сторону кулаком. - Мы разберемся с ними, а пока расскажи об своих друзьях.
-А что я могу сказать. Мы просто дружили хорошие приятели только и всего.
-Э нет. На тебя поступил донос, это ты готовил покушение на великого кронштейна Нерон ибн Хотабба. А за это тебя могут жестоко казнить вместе с родителями.
-Неправда это! Я люблю Нерона! Когда меня принимали в скауты-модели, я даже посвятил ему стихотворение.
-Знаю! Но враг на то и враг чтобы искусно маскироваться. Иначе мы вас давно переловили как жуков. У нас есть улики против тебя. Плевательная трубочка, из которой ты обстреливал портрет великого вождя.
-Я никогда не плевал на грандиозного кронштейна. - Мальчик вновь захныкал. Тапиру стало страшно, он подумал об своих родителях, раз следователь так говорит, значит, они еще не арестованы.
-На трубке обнаружены твои отпечатки пальцев и губ. Запираться бесполезно.
-Но ведь портрет могли обстрелять и из другой трубки, сделайте экспертизу слюны.
Дознаватель нахмурился - главной улики испорченного портрета они так и не смогли найти. Дети также были настолько запуганны, что все изображения Вождя содержались в образцовой чистоте. Но донос где кривым, возможно детским почерком было написано, что на Нерона ибн Хотабба готовиться покушение был. А для тренировки Тапир использует плевательную трубочку. Условия содержания заключенных тяжелые, высокая смертность в лагерях, да и расстрельные команды требуют своей жертвы. С верху им спущен план, столько то расстрелять, а еще большее количество навечно засадить в трудовые лагеря. А народ пошел лояльный, трусливый, даже думать плохо об кронштейне боится. Приходиться исхитряться, чтобы выполнить программу. Что для него какой-то мальчик - мельче назойливого клопа. Конечно, его родители арестованы и дают показания.
-Нет "пацанчик"! Все уже доказано. Тебе осталось подписать лишь вот это!
Следователь протянул плотную бумагу.
-Вот здесь в уголке. И тогда тебя отпустят.
-Но если я признаюсь в покушении, меня растворят живьем!
Дознаватель растерялся, он понял, что допустил ошибку. Следовало сначала усыпить бдительность мальчугана, затем дать подписать пустую бумажку. Такой простосердечный ребенок наверняка подмахнул бы, не гладя. А уж потом они бы допечатали то, что хотели. А теперь его придется ломать.
Впрочем, Тапир не был таким уж наивным, еще в камере ему пацаны сказали, чтобы он ничего не подписывал. Иначе не избежать смертного приговора.
-Ты все равно подпишешь. Мы можем сделать это быстро и без мучений. Или наоборот очень медленно через страшную боль.
Следователь навис над мальчонкой, двое его помощников в красном стали по бокам.
-Ну, с чего начнем.
-С тока. Это и чисто и больно! - Прохрипел стоящий справа громила.
-Люблю электричество! Тебе дают последний шанс, прежде чем боль пронзит тебя, подпиши.
-Нет, я хочу жить.
Мальчик трепетал от предвкушения страданий, но смерть была еще страшнее.
-Врубайте ток.
Палачи закрепили зажимы и включили электричество. Разряды прошлись по телу, венам, нервным окончаниям. Никогда еще Тапир не испытывал такой боли. Глаза выползли из орбит, конечности задергались, коротенький ежик светлых волос заискрил.
-Вот так! Говори паршивец! Назови сообщников.
Слезы ручьем лились из глаз, ребенок рыдал и всхлипывал, но отказывался сдаться.
Ток усилили, кожа задымилась, кровь начала вскипать, мышцы набухли и были готовы лопнуть.
-Ну, щенок! Признавайся! - Дознаватель достал похожий на сварочный электрод и приставил к груди.
-Нет! Я не виновен.
Электроразряд ударил напротив сердца. Мальчишка дернулся и потерял сознание.
Его с трудом привели в себя, поняв, что ребенка можно и убить следователь пытал его бережно, словно жука. Находил чувствительные окончания, просовывал электроды между пальцев рук, ног, щекотал острием паяльника босые пятки. Даже попробовал подсоединять к языку. Но ничего не помогало. Тапир стонал, орал, но не признавался, не выдавал сторонников, отказывался подписать бумагу. На протяжении допроса, он несколько раз терял сознание, но быстро - голова крепкая, приходил в себя. Прошло несколько часов, следователь и сам устал. По своему богатому опыту, он знал, что иногда встречаются такие упрямые особи, что их никакой пыткой не проймешь. Впрочем, для пожизненного приговора, признание необязательно, а многие люди сидят годами и им даже не предъявлено обвинение. Особенно часто так поступают с детьми, сажают на год-другой, заставляют вкалывать по шестнадцать часов в сутки, избивают, варварски воспитывают, затем выпускают и даже разрешают учиться в школах. Зато потом какой у них остается страх на всю жизнь, и разуметься любовь к диктатору.
12
Мысли о свободе
-Бросьте эту падаль в карцер, он нам ничего не скажет.
Темное наглухо закрытое помещение это карцер, там заключенного вздергивают, приковывают за заведенные назад руки, а голые ноги болтаются по колено в ржавой, холодной воде. Иногда по ней пробегает волна тока. Если продержать подольше заключенного он начинает сходить с ума. В добавление вонь, в черной жиже плавают полуразложившиеся трупы.
Тапир стонал, болели вывернутые руки и плечи. Уснуть невозможно, холодно, иногда пребольно стегает разряд. Мальчик был в полубреду. Ему грезилось солнце, мама родная сестричка, школьные товарищи. Он вспомнил, как впервые побывал в ледовом дворце, катаясь на коньках, а затем познакомился с девочкой Кларой. Они затем играли на компьютере друг против друга "Звездный путь", как интересно и весело. А теперь только мука болят вывернутые плечи, а какие-то твари щекочут и щиплют отбитые покрытые волдырями пятки, это почти приятно и отвлекает от боли. Затем опять бьет ток и мальчик на несколько минут теряет сознание, а когда его дух возвращается в плоть, распухшие губы шепчут.
- Лучше я бы не приходил в себя.
Так он провисел сутки. Затем его снова вызвали на допрос.
Следователь тот же, уже не ласковый, но суровый. Тянет бумагу.
-Подпиши крысенышь. Иначе тебе и твоим родителям каюк.
-Нет, никогда.
Впрочем, даже если бы он и хотел, то не смог, руки закоченели, намертво онемевшие в стальных захватах.
Снова продолжилась игра с током. На сей раз, он гораздо чаще терял сознание. Так и ничего, не добившись, следователь распорядился, чтобы его отправили в ящик. Это был ряд разных по размеру, но, как правило, маленьких камер, утыканных внутри гвоздями. В них можно было только спокойно стоять, при малейшем движении гвозди вонзались в тело.
Нашли гады новую муку, Тапир то и дело падал, натыкаясь на острие, затем вскакивал, из распоротой кожи лилась кровь. Его и без того трясло от страданий. Наконец чтобы унять мучения, он притулился спиной к гвоздям, стараясь чтобы, они лишь слегка давили. Но ослабевшая поясница не держала, и он опустился, тут же отчаянно вскрикнул пробитый остриями. Так и дергался несчастный ребенок, то, теряя сознание, падая проколотый, то вновь отчаянно поднимаясь. Ему казалось, что его вилами тычут черти, и заживо пропороли, сделав шашлык.
- Господи! Боженька прости меня грешного! - Молил он Всевышнего. - За что терзают ребенка.
Кровь капала с прокушенного языка. Так он промучился сутки, ослабев от Ада, что его пришлось волочь по коридору. В кабинет его затолкали прикладами, швырнули в кресло, сунув под нос нашатырного спирта. Ребенок открыл глаза, в них читалось страдание и ужас.
Следователь положил свою руку в красной перчатке на голову и лаково погладил мальчонку.
-Ну, вот теперь я думаю, ты доволен. Расскажешь все и подпишешь.
-Нет! - Промычал Тапир.
-Ну что же! Теперь нам придется привести сюда твою мамку помучить. Ведь дети не любят когда истязают родителей.
-Не надо!
-Надо! Надо! Или ты подпишешь? Нет, так приступим.
Вот палачи ввели в кабинет бледную шатающуюся женщину.
Тапир с трудом узнал свою маму, как она похудела, на лице синяки, в волосах седина, тело едва прикрыто лохмотьями.
Ее бесцеремонно раздели, вздернули на дыбу.
-Ну, говори.
Тапир закрыл глаза. Тогда мальчишку привязали к креслу, и надели специальные очки не дающие соединить веки. Нагую женщину стали сначала избивать кнутом, потом бить током. Затем роли поменялись и уже Тапира так лупцевали, что он терял сознание.
Где-то в полубреду слышался голос матери.
-Подпиши Тапи, пожалуйста, или они замучают тебя и меня.
Перед глазами бурлило кровавое море, ему то дело совали в негнущуюся пальцы ручку. Наконец он не выдержал и в один из моментов просветления что-то вывел на подсунутом листе бумаги. Затем хотел кинуться и порвать, но не было сил.
-Вот умница! Что же мы не звери, я обещал тебя отпустить, так оно и будет.
А на счет сообщников не беспокойся, твои родители назвали их без тебя.
На Тапире уже не было живого места, поэтому, врезав еще пару раз для острастки, его бесчувственном виде отнесли в прежнюю камеру. Там ему предстояло дожидаться решения, или смертная казнь или вечная каторга. Впрочем, детей казнили реже, чем взрослых, так был шанс, скорее всего, оказаться на какой ни будь стройке - теократии. Там и умерев от побоев и непосильной работы. Серж с сочувствием встретил своего "младшего брата".
-Как они тебя изуродовали. Скоты!
-Видимо водили на допросы, и повели в ящик. - Добавил мальчишка со светловолосым ежиком.
-Да этот ящик. Сам я не сидел, но моего друга, как пропустили сквозь мясорубку, что он потом кровью испражнялся.
-Ничего пацан крепкий отойдет. Меня вот на допрос к следователю еще не водили, так может еще выпустят.