Я с интересом повторила тот же манёвр и изумилась, когда увидела продолговатое семя.
— Это орехи. Они очень сытные и калорийные. Перебить голод хватит. Попробуй, тебе понравится.
Оглядевшись по сторонам, я заприметила островок пушистого мха. Удобно разместившись в тени от дерева, присела на импровизированный пуф и принялась с жадностью поглощать орехи. Аргес задумчиво ковырялся в своей шишке, съев от силы три орешка, в то время, как я уже начала теребить вторую.
Он изредка бросал на меня короткие взгляды.
— Говори.
Он едва заметно вздрогнул, а потом отрицательно покачал головой давая понять, что его умозаключения не столь важны в данный момент.
— Я же вижу. Твоя проблема в том, что ты не умеешь врать, — хмыкнула я, отбросив пустую шишку в сторону.
Парню понадобилось некоторое время, чтобы собраться с мыслями.
— Я думаю о Венаре.
Это признание послужило ведром холодной воды. Но встревать с вопросами я не спешила.
— Я думаю о ней постоянно. Пытаюсь понять, но никак не могу. Я знал её почти всю жизнь. Думал, что знаю. Светлая наивная девочка, которая оказалась имперской крысой.
— К чему ты ведёшь? — нахмурилась я, пытаясь найти смысл в этих словах.
— К тому, что… не всегда то, в чём мы свято уверены, действительно является таковым, как мы его видим. Я ещё я боюсь, что Империя добралась до Тинаана. Тогда абсолютно все старания, все жертвы и смерти будут напрасными. Тинай открыл Лиарду для себя и Су. Вход остальным туда закрыт. — И больше всего в этой жизни ты боишься, что надежды человечества на лучшую жизнь окажутся слиты в сточную яму. Я уже однажды тебе говорила, что весь мир на одних своих плечах не утащишь, но ты в упрямстве не уступаешь Бумфису, хоть он и не твой прадед.
— Он вырастил меня, как своего собственного сына, — с некой гордостью в голосе, сказал Аргес.
— Тогда у нас с тобой нездоровые отношения, — хмыкнула я, отправляя в рот очередной орех. Но тут же с отвращением начала отплёвываться, потому что орешек оказался тухлым.
Повисшую тишину нарушали лишь мои попытки избавиться от мерзкого привкуса во рту. А потом взрыв смеха сотряс дерево, под которым мы сидели. Стайка небольших серых птиц испуганно ретировалась подальше от страшного звука. Аргес смеялся, прикрыв глаза и запрокинув голову назад. Столь редкое явление, да ещё и такое искреннее и непритворное, на миг выветрило из головы все переживания и растворило туман. Нечто тёплое и светлое, что зародилось где-то под рёбрами, так и рвалось наружу, расслабив мышцы и растянув мои губы в улыбке.
Несколько минут размеренная жизнь лесных обитателей нарушалась безудержным смехом двух уставших человек. Смехом, в котором, возможно, они увидели светлый проблеск надежды и спасения.
Но в один момент веселье утихло. Словно кто-то его выключил или стёр, как кривую линию на холсте. Тяжёлые тучи вытеснили солнце с небосвода, и окружающие пейзажи стремительно набирали мрачности и неприветливости. Тень скользила по земле, как отвратительное жуткое чудовище. Налетел ветер, заставляя деревья тревожно колыхаться. По хребту прошел разряд электрического тока, от чего я передёрнула плечами.
Аргес глядел невидящим взором в пространство.
Я знала этот взгляд. Так смотрит человек, который пытается найти свои баночки с законсервированными чувствами и мечтами. Но к нему постепенно приходило осознание, что эти баночки разбились вдребезги, осыпавшись стеклянной крошкой.
— Это так странно, — немного отстранённо произнёс он.
— Что? — тихо спросила я, скосив на него взгляд.
— Всю жизнь ты куда-то бежишь, чего-то добиваешься, за что-то цепляешься, воюешь, но… в конце времён это не имеет никакого значения.
Он сказал то, чего я больше всего боялась услышать. Нет худшего страха для человека, чем проснуться однажды утром и понять, что тот луч света, который вёл, который был другом — умер в темноте. Нет для человека участи страшнее, чем нежелание открыть утром глаза.
А я провалила своё звание путеводной звезды. И сейчас мне очень сильно хотелось уснуть.
Аргес прислонил голову к стволу и прикрыл глаза. Он, как никогда, выглядел уставшим и опустошённым.
— Знаешь, я никогда не ставил свои интересы в приоритет. Наверное, слепое служение мне въелось в кожу, когда я варился в имперской колбе. Ведь людей, подобных мне, только для этого и создают.