— Прорвались! — выдохнул Ла Тремуйль, прищуриваясь, пытаясь разглядеть побольше, почётче. — Сейчас они вырубят защищающие артиллерию отряды и заставят замолчать орудия!
Ему хотелось оказаться там, близко к настоящему сражению, но он привычно сдержал себя. Это некоторые монархи могут позволить себе подобное, одним присутствием воодушевляя вассалов. Только при этом теряется управление всей битвой, а этого для себя он не мог допустить. Одно дело личная королевская доблесть и совсем другое — разум командующего армией.
— Отзовите людей! — воскликнул граф де Граммон, побелевший как мел. — Немедленно отзовите! Это не наши войска прорвали строй, им просто позволили. Коридор — вот что это такое. Центр разделился на две части, намеренно пропуская…
— Вы преувеличиваете, граф, — слегка улыбнулся Ла Тремуйль. — Конечно, они хорошо среагировали, не позволили их рассеять, разделились на две части. Но вынужденно! И сейчас, как и было задумано, в прорыв, сделанный пехотой, устремится лёгкая кавалерия. Та часть, которая не отвлекает флорентийцев сначала, а потом и они присоединятся. Но ещё до этого мы заставим замолчать так досаждающие нам орудия, их захват может быть полезным для Франции. Интересно, что же придумали оружейники Борджиа, что теперь пушки стреляют и так быстро, и через строй? И ещё взрывающиеся ядра…
Схватившийся за голову Жан де Граммон только и мог, что скорбно посмотреть сперва на шевалье д’Ортеса, затем в сторону иных значимых персон. Увы, понимание проявил разве что д’Ортес, после не столь долгого раздумья заявивший:
— Граф осторожен, но редко ошибается, если смотрит издалека, со стороны. Возможно, нам следует…
Шевалье не договорил, так как грохот вражеских орудий поневоле заставил обратить на себя внимание. Обратив же, стало ясно, что ситуация обернулась для французской армии далеко не лучшим образом.
Батареи противника. Они оказались ещё сильнее, чем о них думали. Оно и неудивительно, ведь ни граф де Граммон, ни д’Ортес, ни сам маршал де Ла Тремуйль не могли знать о том, что по половине орудий с батарей левого и правого фланга было перемещено и временно притаилось. Сейчас же эти до поры притаившиеся и даже замаскированные срубленными ветвями орудия, выждав подходящий момент, заговорили, наряду с уже известными франко-миланским частям батареями центра. Да и били они не ярдами, не бомбами и даже не картечью. В ход пошла очередная новинка — цепные ядра, как нельзя более эффективные против плотного строя пехоты.
Скреплённые цепью половинки ядра, раскручиваясь в полете и издавая жутковатые звуки, врезались в намеченные цели, прокладывая настоящие кровавые просеки, оставляя после себя смерть, ужас и истошные вопли раненых, умирающих, просто испуганных солдат. Неожиданность — она всегда сыграет свою роль. Для одних положительную, для других, увы и ах, сугубо печальную. На сей раз печалиться выпало франкам и миланцам.
— Они перебросили артиллерию, — прошипел маршал, поняв случившееся. — И когда только успели! Но отступать нельзя, это всё испортит. Подкрепите пехоту и пусть кавалерия ударит по той части «центра», которая ближе к флорентийцам. Готовьте неаполитанцев из резерва и нашу тяжёлую кавалерию, ей снова предстоит добыть славу для французской короны!
— А они…
Ла Тремуйль понял, кого имел в виду граф, но лишь вдохнул и печально произнёс:
— Они — та жертва, которую мы должны будет принести. Враг оказался не только силён и умел, но и хитёр. И поспешим, времени у нас мало.
Ещё меньше, чем казалось и маршалу, и Лодовико Сфорца и всем их советникам-приближённым. Воспользовавшись замешательством и временным смятением, правый фланг под знамёнами Борджиа и Ордена Храма двинулся вперёд, явно намереваясь ударить по французской пехоте, движущейся на помощь избиваемым трёхсторонним орудийным огнём и войсками центра, изобразившими временную слабость ради последующего ответа.
Поле боя близ Реджо-Эмилия, правый фланг союзных италийский войск
Мигель де Корелья никогда не любил рисковать, при этом часто делая именно это. По сути, вся его жизнь была рискованной игрой, в которой выходцу из Каталонии неизменно сопутствовал успех. Сперва фортуна улыбнулась ему, когда ещё мальчишкой Мигеля приставили к сыну Родриго Борджиа, уже тогда бывшего не просто кардиналом, но и вице-канцлером Святого Престола. Юному Чезаре нужен был не просто приятель и сопутствующий в забавах человек, но и тот, кто способен был защитить его от мелких неприятностей. А уж драться Мигель умелс детства!