Мы встретились в полночь в Купчино возле одного из трех «разрешенных» ларьков с шавермой. Косберг, как обычно, взял две двойные с собакой и курицей. Тайком от него я заказал вегетарианскую. Сочно откусывая, он пошел в сторону пустыря, оставляя за собой белый след соуса. Я последовал за ним, ища глазами урну.
Косберг неожиданно обернулся:
— Витя, скажи, где тетрадь?
— Тетрадь? — переспросил я, хотя все уже понял.
Тетрадь — вот что ей было нужно. Я забыл про тетрадь, черт ее подери. Женщины никогда не читают рукописей, но Катя… Катя — особый случай. Этикет стал бессмысленным, и я забросил шаверму подальше в кусты.
— Я все знаю, Виктор. Та женщина… — начал Косберг. — Мне вообще наплевать, женщина она или кто, но… она украла мою вещь, находясь в твоем доме. Кража этой вещи угрожает существованию «Родины». Понимаешь?
Не понять было трудно, но я спросил:
— Что, все так плохо?
— Наоборот, Виктор, — Косберг выпрямился и сложил на груди руки.
На его волосатом мизинце зажегся огромный бриллиант и два чуть поменьше сверкнули на запонках, их величественный блеск как-то не вязался с аскетическим образом духовного лидера «Родины-6».
— Наоборот, Виктор, мне еще никогда не было так хорошо, как сейчас. Для того, чтобы наша с тобой «Родина» стала единственной легитимной, нам осталось отгрузить в Москву последний «КамАЗ». Один «КамАЗ» в любой конвертируемой валюте. Теперь понимаешь?
— Понимаю: это шанс для меня стать каперангом, а вам — контр-адмиралом.
— Намного, намного больше.
— Но как же может помешать доставке денег моя клетчатая тетрадь? Все люди, о которых написано там, уже, можно сказать, наши подданные.
— А я? Виктор, ответь, ты писал про меня? — Косберг посмотрел тяжело и сурово.
Я не посмел соврать:
— Да. Но только хорошее.
— Что значит хорошее?
— Прозу. Рассказы для поднятия духа будущих поколений. Я хотел вкрапить вас в анналы истории.
— Дурак! — вскрикнул Косберг.
С верхушек стоящих рядом берез сорвались испуганные вороны. Мне показалось, что сам каперанг испугался звука своего голоса, он съежился, огляделся, стянул с пальца перстень и сунул в карман брюк.
— Пошли отсюда скорей, — шепнул он и побежал трусцой в сторону скрытого мраком парка.
Я побежал за ним и вскоре нагнал.
— Виктор, слушай внимательно, — не сбавляя взятого темпа, Косберг шептал. — Ты даже не представляешь, какая над нами возникла опасность. Мы или победим, или погибнем. И не в последнюю очередь из-за твоей тетради. Слушай мои указания: на работе не появляйся, не смей мне звонить, не пытайся связаться иным способом, пока не найдешь эту женщину.
Путая след, он взял в сторону, с разбегу перепрыгнул канаву и продолжил:
— И теперь, Виктор, самое важное. Каждого из нас иногда покидает самообладание. Нам кажется, что хуже уже быть не может. Только в том случае, если с тобой случится подобное, ты имеешь право воспользоваться тайником.
— Где он находится?
— В Ботаническом саду, возле нашей с тобой скамейки есть урна, помнишь?
— Помню.
— Тайник — в урне. Ну, все, Виктор, на этом прощай. И что бы ты ни делал, помни о Родине. Разбегаемся в стороны!
— Нет, — простонал я. — Я с вами.
— Со мной нельзя.
Косберг резко прибавил. Но я не отставал, хотя уже задыхался — сказывалось отсутствие аэробной выносливости. Вдруг каперанг сгруппировался и ткнул мне под дых острым локтем. Я поперхнулся, закашлялся и упал.
А Косберга поглотили сумерки.
Глава 29. КРАКОВЯК
Итак, я должен найти Катерину до того исторического момента, как последний самосвал со спецгрузом приедет в Москву. Я начал раздавать распоряжения, едва добравшись до дома. Я очищал желудок от шавермы, а «скунсы» уже рыли, копали и грызли информационное поле. На ноги был поставлен взвод отборных «бобров», «выдрам» было строго указано незамедлительно сообщать обо всех новых «шмарах», замеченных ими в массажных салонах, ресторанах, на шопинге.
Поздно вечером «скунсу-химику» удалось выяснить фамилию моей роковой возлюбленной.
Герпес.
Катя Герпес — вот как ее звали!
Это звучало более чем возбуждающе. До встречи с ней я привык считать, что у женщин не бывает фамилий собственных, все женщины, с которыми я начинал общаться, становились носителями моей фамилии по умолчанию, все они считались мною Поповыми, членами большого гарема, даже те, которые крутили мной или уходили к другим.
Всегда в мире оставалось два легитимных субъекта: я и шестая «Родина». Два взаимозависимых симбионта. Один субъект на службе другого. Теперь появился еще один. Еще одна. Женщина-любовница, женщина-неприятель, женщина-враг. Возник неклассический треугольник. Катя опоила меня и выудила все, что ей было нужно. Но я рассчитывал, что не сдался без боя и в пьяном угаре сумел-таки проявить свое мужское достоинство. Если так, то я наверняка заинтересовал ее. И не как напомаженный стерильный тенорок и носитель секретных сведений, не как влиятельный государственный муж, не как распухший от купюр кошелек на косолапых ножках, но как могучий осеменитель, владелец редкого по качеству генофонда.
Во мне кипело неизвестное мощное чувство, которое невозможно было удерживать внутри, оно разрывало меня и требовало в срочном порядке выплеснуться в кого-либо или во что-то. Но Кати не было рядом, а другие женщины не могли ее заменить, поэтому я сел за стол, чтобы писать стихи.
Я писал долго и напряженно. Старательно выводил вензеля, пытаясь достичь гармонии смысла и формы. Но если форма была на высоте, то смысл существенно отставал. Тогда в поисках смысла я отказался от формы и начал писать обычным своим не слишком разборчивым почерком. Однако каракули не превратили в стихи написанные мною слова. Я разрывал исчирканные листки и швырял в корзину для мусора. Потом приходил в себя, стоя возле раскрытой форточки и жадно дыша. Отдышавшись и успокоившись, я принимался выкладывать кусочки из корзины обратно на стол, расправлял, складывал клочок к клочку и снова сминал и выбрасывал. Я не находил очистительных слов. И мне очень хотелось курить. Я перерыл содержимое комнаты в поисках табака и ничего не нашел. Меня тряс озноб, и пот с моего лица промочил зеленое сукно стола насквозь.
И все-таки мое упорство было вознаграждено, глубоко за полночь я родил нужное хокку, зафиксировал на бумаге и прочитал на всю комнату:
— «Катя — сука!»
Смесь русского и японского многое упростила. Я понял, я хотел взять ее лично. Я не нуждался в разрешениях. В отсутствии каперанга я сам становился каперангом.
Я набрал Васю.
— Да, Виктор Владимирович, слушаю.
— Скажи честно, Василий, бухал сегодня?
— Никак нет.
— Пиз…шь.
— Совсем чутка. Хоккей смотрел. Болел за наших.
— Кто наши?
— «Лесовики».
— А с кем играли?
— С «Газовиками».
— Понятно. Значит, одевайся в цивильное, но оружие возьми. Подгонишь красный «Бентли», который мы выиграли у пожарных.
— Есть, товарищ кавторанг.
— Стой! По дороге заскочи в «Русский мир», возьми ящик шампанского, самого дорогого.
— А деньги?
— Денег не надо. Скажи: для меня.
Я повесил трубку, встал и заходил по комнате. От шкафа до окна и обратно, как собака, которой пора на прогулку.
Герпес! Где тебя искать?
Я включил ноутбук и просмотрел почтовые ящики. Секретные, как мы с Косбергом думали. Тридцать новых сообщений, в основном порнография, насилие, спам. Нужной же информации не поступало, молчание информаторов недвусмысленно намекало: поиски зашли в тупик. Силовые методы «бобров», параноидальная дедукция «скунсов», бл…ское обаяние «выдр» — все эти приемчики не работали в моем случае.
Я закрыл окно, выключил свет, сел и прислушался. Я выбирал метод, подбирал настройку. Опыт поколений — всех моих предков от пращуров до обезьян, дельфинов, жуков-паразитов — молчал. Собственные наработки казались скудными. Моральные принципы не работали. Логика не спасала. Оставалось рассчитывать на интуицию, на познание мира глазами, руками и носом. Как ребенок после сна, старик после запора или дембель в первый день на гражданке…