После затхлого, кислого запаха амбара январский воздух показался Оленьке сладким. Она привалилась спиной к двери и сделала несколько глубоких вдохов. Дрожь в ногах унялась, и ей стало значительно лучше. Чувства утихли, оставив место лишь холодной, как снег под ногами, ярости. Она не знала, где сейчас Хасан и что заставило его покинуть амбар, но твердо знала, что должна сделать. У нее нет рода, который постоял бы за ее честь, нет отца, который без раздумий навсегда бы успокоил ее обидчика. Она сама по себе. Значит, и ответ Хасан будет держать только перед ней. А там уж Всевышний рассудит, кому продолжить топтать эту землю, а кому в нее лечь.
Девушка медленно пошла по тропинке, ведущей к мельнице, а оттуда - к бурной говорливой речке. Теплый южный ветер гонял по камням сухую поземку, трепал рассыпанные по плечам светлые волосы. Темное еще небо, уже подернулось предрассветной серой дымкой. На тропинке, покрытой неглубоким снегом, отчетливо виднелись мужские следы. У мельницы, что крепко осела на обрыве над рекой, Оленька остановилась. Там, внизу, где мельничное колесо в своем бесконечном беге ворочало бурный речной поток, ей почудилось что-то странное. На земле, среди белоснежного нетронутого еще ночного снега, лежала черная бесформенная тень. Оленька осторожно спустилась вниз. В неясном предрассветном сумраке она с трудом поняла, что черная куча на берегу не что иное как человеческое тело. Подойдя ближе, она увидела, что на снегу, в расплывшейся, промерзшей луже, лежит Хасан. Глаза его наполнены ужасом и широко открыты, слипшиеся от крови волосы, примерзли ко лбу, руки прижаты к груди, будто он перед смертью защищался от кого-то. На месте горла Оленька увидела куски мяса, обнажившие рваную, во всю ширь, рану, на которой медленно запекалась кровь. Хасан был мертв. До Оленьки не сразу дошел весь смысл происходящего. Она присела на землю, потрогала холодную уже рану, зачем-то прощупала пульс, как учил ее когда-то отец, и наконец, убедившись в том, что Хасан больше никогда не встанет с этих камней, громко расхохоталась.
глава 1
Острая пила вонзилась в черепную коробку. Несколько минут, и раскрывшаяся кость обнажила сероватое склизкое мозговое вещество. В прозекторской было холодно. Сквозь зарешеченные окна в комнату проникал холодное январское утро. У железной печи, на узкой лавке прикрывшись форменной шинелью и поджав ноги к животу, спал юноша. Голова его была покрыта врачебной белой шапочкой. Несмотря на бледность лица и впалые от долгой бессонницы глаза, вид его был умиротворенный. Полицейский врач – сухопарый мужчина средних лет, в пенсне, с узкой когда-то иссиня-черной, но уже побитой сединой бородкой и пышными окладистыми усами – в задумчивости замер над телом. Труп, лежащий на металлическом столе, был неимоверно скучным. То, что причиной смерти стало проникающее ранение тонким узким лезвием в область сердца было ясно сразу и вскрытие грудной клетки это лишь подтвердило. Вскрывать черепную коробку не было никакого смысла, но уложение строго наказывало: при убийствах осматривать все три полости трупа, дабы исключить возможность всяческой врачебной ошибки и неожиданности, а доктор привык делать свою работу основательно. Неожиданностей однако не предвиделось.
Врач снял с планшета рапорт городового, еще раз внимательно его прочитал. Так и есть, погибший был найден в Базарном переулке бездыханным и с обчищенными карманами. По виду рабочий, значит завтра сослуживцы хватятся на фабрике, если он конечно не выпивоха. Впрочем, на выпивоху не похож: лицо ясное, чистое, хоть и подернулось уже смертельным окоченением, довольно узкое, с выраженными скулами, плоским подбородком покрытым окладистой рыжей бородой. Доктор аккуратно приподнял веко и заглянул мертвецу в глаза. Глаза светлые. Курянин или владимирец. Наверняка жил в одной из слободок прилепившихся к центру города. Слободки эти, населенные работягами и представляющие из себя рассадник нищеты и болезней, давно уже доставляли много хлопот полицейскому управлению. Пьяные драки, ругань, мелкие кражи были там обыденностью. Но что же привело бедолагу в глухой Базарный переулок? Доктор поежился. Он хорошо знал этот район, примыкавший к Базарной площади, там и среди бела дня-то света на полушку, а уж вечером…Он с тоской посмотрел на труп, кинул беглый взгляд на спящего ассистента – разбудить что ли? – но, передумав, принялся зашивать разрезы.