В тишине прозекторской раздался мелодичный перезвон брегета. Доктор поморщился, сбившаяся рука вывела неаккуратный стежок. Часы, спрятанные в жилетный карман под медицинским халатом, вновь вывели свою трель. Вторя им, где-то далеко за рекой раздался призыв муэдзина и тут же, уже много ближе, ударил несколько раз колокол православной часовни. Доктор с досадой оглядел недошитый шов, стянул окровавленные перчатки, быстро скинул кожаный фартук, за ним медицинский халат и удалился в угол прозекторской, туда, где у печки стоял пустой таз и кувшин с водой. Скинув обувь, и поставив ноги в таз, плеснул на них из кувшина. Охнув от холода, доктор вышел на середину комнаты и, расстелив ловким движением молитвенный коврик, опустился на колени и стал исполнять намаз.
- Магомет Магометыч?! – громом разнесся по прозекторской хрипловатый бас.
Доктор вскочил на ноги и резко чуть испуганно обернулся. В приоткрытых дверях торчала голова в каракулевой стриженной шапке с номерной изогнутой кокардой. Голова растерянно пролепетала «извините» и через секунду в распахнувшуюся дверь вкатился маленький круглый человечек, в шинели и с начищенной до блеска городничьей бляхой. Он смешно повел широким носом, привычно сдунул длинный ус и промолвил:
- Магомет Магометыч, там эта… Его высокоблагородие Рудольф Карлович вас просит к себе.
Рудольф Герман Карлов Шпицбарт – всесильный глава жандармского управления Терской области был истовым склочным стариком 65 лет, отличавшимся взрывным характером и гренадерской выправкой. По молодости блистал в Сибирском гренадерском полку, был ранен под Плевной, да и сослан доживать старость и усмирять непокорных горцев на Кавказ на должность главы жандармерии. Ради пустяка звать бы не стал и полицейский врач Магомет Магометович Далгат это прекрасно понимал.
- А что, Еропкин, Рудольфу Карловичу нездоровится? – осторожно поинтересовался Далгат, усаживаясь на скамейку и надевая обувь.
- Да, вроде здоров, – недоуменно пробормотал Еропкин, жуя кончик порыжевшего от табака уса. Наконец, опомнившись, он помог Далгату облачится в шинель и спешно заговорил заговорщически склоняясь к самому уху доктора:
-Да нет, вашеблагородие, там такое произошло! Такое! Говорят, телеграмма пришла, убийство страшное в горах.
Далгат отстранился, поворачиваясь и оправляя шинель.
-Что за убийство?
-Да кто ж его знает… Я только про телеграмму слышал, а дальше меня к вам заслали. Но страшное, говорят, ведьму какую-то поймали, да еще в глухомани такой… Фьюю – Еропкин резко взмахнул рукой, проведя ладонью по шее, - А в горах нынче сами знаете, не спокойно. Вон третьего дня садонский рудник разгромили подчистую, изверги.
Городовой значительно покачал головой. Далгат прищурился, отчего от уголков глаз его побежали лукавые морщинки.
-Ведьма, говоришь?
-Так точно! Ведьма.
- Ну пойдем!
Он было направился к выходу, да тут вспомнил о неоконченной работе. Растормошил помощника, тот сел на лавку, потирая спросонья глаза, выслушал наставления и Далгат, в сопровождении городового Еропкина, вышел в слякотный январский день.
***
Замшелые камни ныхаса, хоть и были покрыты мягкими шкурами, неприятно холодили спину. Промозглый воздух змейкой струился под толстый овчинный тулуп, захватывал одну за другой кости, скручивая их цепкой удавкой, отчего те ныли, как ноет во рту больной зуб. Данел покряхтел, устраиваясь поудобнее на плоском отполированном веками камне, и сощурил глаза, подставив лицо ласке теплого южного ветра. Такой ветер приходил зимой из-за гор, принося с собой обильные снегопады. Данел знал, что вслед за южными ветрами приходит пора гремящих лавин, но все - равно любил эти теплые дуновения, несущие с собой запах далекого моря. Данел был стар. Сухое, обтянутое пергаментной кожей, лицо его было изрезано глубокими морщинами, под глазами залегли черные тени. Белая клочковатая борода топорщилась в стороны, отчего весь облик его напоминал старого облезлого волкодава. Он вздохнул, поежился, потирая руки в теплых рукавицах. Можно было бы собраться в доме, но обычаи требовали вершить суд здесь. С высокой поляны над селом, где раскинулся круг ныхаса, хорошо был виден их дом, наполненный сейчас похоронной суетой. Данел подумал, что если прикрыть глаза, то он мог бы точно сказать, кто из домочадцев, чем занят. За свою долгую жизнь, он видел столько похорон, что ритуал их был известен до мелочей. Смерть внука отдавалась в груди муторной тяжестью. Ощущение неправильности всего происходящего вокруг, появившееся еще ночью, когда в дом внесли безжизненное тело Хасана, сейчас только усилилось. Все было не так, они слишком спешили: не оплакав еще тело, не предав его земле, взялись вершить суд над убийцей. Да и убийцей ли? Противная червоточинка сомнения терзала душу. И еще бусина. Пропажу бусины Данел обнаружил сегодня утром, когда после бессонной ночи, наполненной горем, поднялся наверх, под самую крышу, туда, где близ надочажной цепи хранилась святыня дома - сверкающая бусина желаний. К бусине обращались очень редко. Только раз в год, как раз в эти январские дни, позволялось смотреть на нее, да и разве что в случае крайней нужды хозяин мог испросить у бусины совета. Сегодня в шкатулке бусины не оказалось. Данел почувствовал, как ужас сдавил горло ледяной лапой, он обыскал весь чердак, хотя отчетливо уже понимал всю бессмысленность своей суеты. Бусину украли. Он, Данел, не уберег ценность, хранившую их очаг, передававшуюся из поколения в поколение. Теперь на их головы придут несчастья, и смерть Хасана лишь первая весточка в череде бед, которые могут на них обрушиться.