Возможно, Клим мог бы просто отговориться, что грабители-налётчики сами были вооружены и первыми стали стрелять, но, помятуя отношение главы Сыскной к стрельбе при задержании, стал отвечать по процедуре — четырём пунктам должностной инструкции:
— Преступная группа состояла из пяти налётчиков, трое были вооружены револьверами. Шли с дела, после ограбления особняка вдовой купчихи Елизаветы Прокловой, днями отлучившейся с визитом в Москву — к детям. Движение шайки подсветил мой агент. Нас выдвинулось трое — третьим напросился Викентий Румянцев. Без лишнего шума сопроводили лиходеев до тихого места у Лиговского канала, окружающих — никого. Обыватели все по домам. Сложилась последняя возможность взять налётчиков без опаски для цивильных — дальше темнота бесконечных подворотен и дворов. Громко обозначились «Полиция!» и предложили сдаться без сопротивления. В тот момент мы находились в невыгодной позиции — пусть и рассредоточились, но всё равно оставались на виду. Грабители ответили в три ствола. Я, пригнувшись и со стороны тёмной части подворотни, двинулся «перебежками» вперёд и первым увидел Полбу, ответив одним выстрелом, попал ему в ногу. От внезапной боли налётчик заорал, как ошалелый петух поутру, тем самым напугав сообщников. Из наших стрелял только я. Похищенное изъято в полном объёме. Раненного я перевязал лично. Опасений за его жизнь нет, может предстать перед следователем, а затем — судом, и тем ответить за все свои преступления.
Клим Каретников, как и Лавр Сушко, происходил из военных и стрелял отменно: чтобы в условиях ограниченной видимости попасть преступнику в ногу, а не в голову или грудь, требовалось изрядное мастерство стрелка. Клим промолчал лишь об одном — поведении Викентия Румянцева под револьверным огнём преступников. Викентий был явно напуган и, кулём упав на землю, прикрыл голову руками, совершенно забыв о своём оружии и товарищах. Сам Викентий очень болезненно переживал случившееся, корил себя за страх и беспомощность. Он знал, что Клим промолчит и не доложит Сушко об этом неприятном инциденте, потому обещал сам всё рассказать Лавру Феликсовичу и повиниться за проступок. И ещё, Клим знал, что теперь Викентий стремится всем доказать, что он не трус, и не лишний в Сыскной.
— По тактике поведения полицейского при перестрелке, Клим Авдеевич, вы поступили вполне разумно и рационально, одним словом, законно и правомерно, — удовлетворённо кивнув, ответил Сушко. — Теперь ступайте в канцелярию и всё это изложите письменно на имя Путилина.
— Так точно, Лавр Феликсович, исполню в лучшем виде, — вытянувшись ответил Каретников и, развернувшись через левое плечо, поспешил на выход.
Отчёт Анатолия Гаврилова и Ильи Прокудина Сушко не обрадовал. На третий день, то есть сегодня утром, как было оговорено заранее, Леонтий на связь не вышел. Необходимый, в случае успешного хода операции, знак отсутствовал. Наружное наблюдение за местом внедрения — трактиром «Питейное заведение К. А. Максимова», что в Ямском переулке Лиговки, а также за ближайшей округой, ничего не дало. Шапошников, как в воду канул.
— Господа сыщики, трясите агентуру? В случае провала, хоть что-то должно было просочиться наружу. Три дня прошло… В кабак ни в коем случае не соваться, — глядя на своих агентов, произнёс Лавр, а его левую щёку тронула лёгкая судорога — последствия контузии под Плевной. Этот тик был единственным признаком душевного напряжения или скрытого волнения Сушко. — Открыто и официально обращаться в Казанскую часть за помощью мы не можем, рассекретим сотрудника и всю операцию.
— Леонтий жив, я уверен, — возразил начальнику Анатолий Гаврилов. — Не тот он человек, чтобы просто так уголовникам в руки даться. Сдаётся мне, что его всё ещё проверяют-просеивают на мелком уголовном сите. Потому он и не может секретный знак подать, нет такой возможности. И ещё, Лавр Феликсович… Вы ведь знаете, что, если лиходеи нашего раскрывают, то тело его непременно в людное место сволакивают. Напоказ… Так своё самолюбие и безнаказанность тешат. Потому мы с напарником за этими людными местами следим зорко. Всё обыденно и тихо.
— Тихо? Тут я с Анатолием не соглашусь, — вступил в разговор Илья Прокудин. — В кабаке спокойно, как будто ничего и не случилась. Это да. А вот в округе появилось непонятное движение уголовных масс, создаётся такое впечатление, что бандюки прибывают, передвигаясь с центра на Лиговку, словно что-то делят или переделывать собираются. Неспроста это… Неспроста. Пахнет общим сходом. А причины его мы пока не знаем, но вряд ли она связана с Леонтием. Вот ещё, что вспомнил, Лавр Феликсович, у полового забегаловки Кузьки Максимова под глазом бланш образовался, в аккурат вчера утром… Может это и есть весточка от Шапошникова? А может и наоборот.