Достав из жилетного кармана маленький ключ, Сушко открыл ящик стола и достал из кобуры, лежащий там револьвер, который привычно сунул в кожаный карман внутри просторного пиджака.
— А, где вы служили, Лавр Феликсович? — спросил Вяземский, тем самым пытаясь сбить излишний розыскной пыл Сушко.
— Весь Балканский поход 1877–1878 годов я прошёл в составе 16-й пехотной дивизии генерала Скобелева. Дважды ранен, имею награды… — ответил Лавр Феликсович, чувствуя, что сыщицкое бурление крови покидает его, а на смену возбуждению приходит ясность мыслей и логика действий.
— Восхищён вами, искренне восхищён, — спокойным, рассудительным голосом ответил Вяземский. — Значит вы видели или знаете Николая Ивановича Пирогова, знаменитого хирурга и учёного.
— Да, я видел Пирогова в полевом госпитале под Плевной, — ещё не понимая, куда клонит собеседник, ответил Сушко.
— Прекрасно, — удовлетворённо кивнув, заметил Вяземский. — Именно он является автором теории травматического шока и методов борьбы с ним. Стремительного травматического шока, от которого погибли жертвы Цветочника. На войне вы видели подобное сотни раз. Не зная о существовании такого страдания, вы всегда пытались унять кровотечение и поили раненых водкой, для обезболивания. К чему всё это? Да к тому, что Цветочник хорошо разбирается в анатомии. Он или врач, или ветеринар, или имеет опыт забоя и разделки туш скота. Вот к какому выводу я пришёл, анализируя преступные действия Цветочника. Сам однотипный механизм убийств говорит об этом, а их способ очевидно давно стал преступнику привычным.
— Да, Пётр Апполинарьевич, это ещё одна ниточка из клубка преступных тайн Цветочника, — согласился Сушко, теперь полностью готовый к работе. Взгляд сосредоточенный, речь размеренная, движения плавные и точные.
— Лавр Феликсович, — поднявшись со стула, Вяземский обратился к сыщику с просьбой. — Пешее путешествие по набережной по условию должно быть парным. Не возьмёте ли вы меня в напарники? Обещаю, мешать не стану.
— Непременно, — ответил Сушко. — Прошу следовать за мной.
Пролётка остановилась у уже знакомого четырёхэтажного дома недалеко от Пантелеймоновского моста. На удивление трезвый дворник Бубнов удалял со двора и подворотни следы недавнего дождя, привычно работая метлой и лопатой.
Сушко и Вяземский неспеша двинулись по набережной: с одной стороны вода, с другой — ряды витрин магазинов, ресторанов, разнообразных салонов и кофеен. На прогуливающихся мужчин никто не обращал внимания: поток прохожих двигался в обе стороны — люди совершали променад, делали покупки или спешили по делам, прошедший дождь не мешал их деловым планам. Первым местом, где Сушко и Вяземский остановились, оказалось ателье с вывеской «Салон пошива и ремонта одежды м-м Мари Божанси. Парижская мода и лучшие ткани. Костюмы и платья на любой вкус. Модные аксессуары».
На входе в салон мелодично звякнул дверной колокольчик, и перед вглядом мужчин предстало просторное помещение, по бокам уставленное стульями, обитыми дорогой тканью. В ожидании примерки на них располагались состоятельные господа и дамы. На звук колокольчика навстречу Сушко и Вяземскому вышла миловидная женщина в шикарном платье. Приветственно качнув виртуозно причёсанной головой, дама обратилась к вошедшим:
— Чем можен служить, господа? У нас лучшие мастера пошива. Заказы выполняем быстро и качественно.
— Мадемуазель, мы к хозяйке. Она может нас принять сейчас? — приветственно тронув край шляпы, произнёс Сушко. — У нас к ней приватный разговор.
— Мы всегда к вашим услугам, — обозначив книксен, ответила женщина. — Прошу за мной, господа.
Короткий путь посетителей пролёг через коридор, в который выходили двери пошивочного цеха и ряда примерочных. Везде кипела работа — стучали швейные машинки и звякали ножницы, слышались приглушённые голоса мастеров и заказчиков. Кабинет хозяйки производил впечатление изысканного вкуса и достатка. Сама хозяйка, женщина средних лет, сидевшая в лёгком кресле, обитом бордовым бархатом, оценивающим взглядом окинула посетителей, а потом неожиданно басовитым голосом произнесла, обращаясь к Сушко: