— А какой скрипичный концерт ваш самый любимый?
— Очень люблю Паганини, а у него «Caprice No. 24», — ответила де Лавинь, и её глаза потеплели, а щёки тронул румянец.
— Прошу прощения, мадам Анна, сыграйте Паганини. Очень прошу! — сказал Вяземский, таким голосом, совсем не унижаясь, каким просить мог только он. На женщин Пётр Апполинарьевич всегда влиял совершенно определённым образом: они тянулись к нему, потому что видели и чувствовали в Вяземском то, что искали в каждом мужчине — мужественность, верность и надёжность.
Мадам Анна встала и достала из шкафа скрипку со смычком. Привычным движением устроив инструмент на левом плече, пальцами проверила верность настройки, и, удовлетворённо кивнув, пустила в ход смычок. Она играла восторженно и так проникновенно, что зацепила Вяземского за живое: душа его воспарила, а глаза увлажнились. Но это нисколько не помешало Петру Апполинарьевичу увидеть на столе де Лавинь «Санкт-Петербургские ведомости», развёрнутые на статье Г. Д. Белосельцева «Время жнецов». Когда музыка смолкла, Вяземский восторженно воскликнул:
— C'est magique! Bravo!
И тут же перешёл на русский:
— Это просто волшебно! Браво!
Де Лавинь была польщена реакцией мужчины на свою игру, а пик взаимного понимания оказался достигнут. Потому Петр Апполинарьевич спросил напрямую:
— Сударыня, поведайте мне, что вас беспокоит. Мне кажется, я сумею помочь.
Анна грустно улыбнулась и обречённо ответила:
— Мой патрон Григорий Александрович в любом случае позаботится обо мне… Не стоит беспокоиться, Пётр Апполинарьевич. Право, не стоит.
Вяземский понял, что Анна снова замкнулась и дальнейший разговор не имеет смысла, но посчитал необходимым добавить:
— Я оставлю вам свой телефонный номер. Вы всегда можете мне позвонить. Если трубку возьмёт прислуга, мне обязательно передадут.
В глазах мадам де Лавинь мелькнула тень сожаления от окончания этой встречи, общение с Вяземским было ей приятным, чего не скажешь о многих других мужчинах, с которыми она встречалась по роду своей деятельности.
— Пётр Апполинарьевич, вы навсегда останетесь для меня князем. А мой телефонный номер запомнить легко — 33. Буду рада вашему звонку, — надтреснутым голосом произнесла женщина.
— Честь имею, мадам Анна, — ответил Вяземский, уже находясь у двери. Истомившийся ожиданием Сушко, вопросительно глянул на Вяземского, тот утвердительно кивнул и потянул полицейского к выходу из заведения. Волнение и горечь сожаления в глазах Петра Апполинарьевича не скрылись от цепкого взгляда Сушко. Но для задушевной, откровенной беседы полицейскому, как это часто бывает, не хватило такта.
— Мадам де Лавинь по сведениям, полученным от гардеробщика, весьма близко знакома с Георгием Александровичем, потому даме ничего не угрожает. Она хоть хорошенькая?
Своим знаковым «ну-ну» Вяземский прервал поток откровенностей Сушко и сухо изложил сведения, которые удалось получить от Каро де Лавинь. И эта информация заставила Сушко задуматься.
— Цветочник близко, и заведение нужно брать под наблюдение, — к такому выводу пришёл Лавр Феликсович. — Как бы эта женщина не стала его следующей жертвой.
— А не кажется ли вам, милейший, что все эти жертвы были ради неё одной? Женщины с красной розой и скрипкой? — ответил Вяземский. И Сушко, наконец уловив душевное состояние судебного медика, промолчал. Таким Лавр Феликсович видел Петра Апполинарьевича впервые.
День продолжался, а до конечной точки путешествия оставался ещё час. Дальше они шли молча, каждый думал о своём и строил планы на вечер. А стоило ли? Человек предполагает, а судьба располагает им по собственному усмотрению.
Глава 7
Хвост лисицы
Перевалило за полдень, когда ощутимо распогодилось. Солнце снова светило и грело, а на небе не было ни тучки, ни облачка. Воды Фонтанки подернулись бирюзой, умытый прошедшим дождём, гранит канала загадочно поблёскивал. Дышалось свежо и свободно.
Следующее заведение, на которое Сушко обратил внимание, располагалось под вывеской: «Friseursalon herr F. Baumann. Мужская стрижка, причёски на любой вкус. Безопасное бритьё. Парики высшего качества». На витрине, разделённой надвое, своей динамичностью выделялся мужской портрет, написанный красками по витринному стеклу: вверху — мужское лицо с блестящей лысиной и заросшее волосом до самых глаз, внизу — рыжеволосый, аккуратно стриженый субъект улыбался в щёгольские усы. Верхнее изображение сопровождалось надписью на русском «Так было», а нижнее — «Так есть и будет».