— Spierdalaj, рies legowy… Zastrzelę! — рыкнул в ответ дюжий поляк. Викентий понял. — Отвали, пёс легавый… Застрелю!
И сразу грохнул выстрел. Пуля Левши скользнула по лобному краю правого надбровья Румянцева, вырвав клок кожи. Правый глаз полицейского залило кровью, но он упрямо тянул руку с револьвером в сторону поляка. Оглушенный и окровавленный Викентий опустился на корточки, и из этого положения нажал на спуск своего оружия. Пуля полицейского угодила Левше в левое плечо. Револьвер выпал из рук поляка, а сам он грузно упал на колени, мотая головой и вопя польскую матершину на всю округу. Здоровяк ревел, как раненный зверь, а из глаз лились слёзы ненависти, отчаяния обречённости и новой боли, которая заставила забыть о подвёрнутой ноге. Илья Прокудин не знал к кому бросаться первому, кому перевязка нужнее. В это время и подоспел Клим Каретников.
Нарвав полос из рубах пострадавших, он ловко перевязал их раны, не забыв связать дюжего Левшу его же ремнём. Перевязывая Румянцева, Каретников шепнул ему на ухо:
— С первой раной тебя, Викентий Тимофеевич, и с боевым крещением… Теперь ты достоин величания по отчеству. О предыдущем твоём слабодушии никто, кроме меня, не знает и не узнает. Выше нос, сыскарь. Отныне настоящий сыскарь.
Прибывшие из Сыскной люди, забрали коротышку, Левшу и Румянцева, сопровождаемого сослуживцами, и всех доставили в Мариинскую больницу. Пуля Викентия не задела плечевой сустав Левши, она прошла навылет у края лопатки, не повредив его. Дюжий налётчик остался на больничной койке под охраной полицейских. Рану Румянцева обработали, наложили швы и повязку. Ему было предложено остаться в больнице: контузия, хоть и лёгкая, имела место быть, но Викентий от пребывания в Мариинке отказался. Коротышка отделался лёгким сотрясением головного мозга, не препятствовавшим ему содержаться под стражей на время дознания. Вся компания вернулась в Сыскную уже к вечеру. Сушко только что закончил допрос кабатчика и его полового, он очень обрадовался появлению подчинённых в полном сборе — без потерь. Но их добыча понравилась ему ещё больше. После короткого доклада и скоротечного совещания Сушко решил приступить к допросу поляка, попросив Румянцева задержаться, ведь в польском Лавр Феликсович оказался несведущ. Остальные сыскные агенты отправились отдыхать до шести часов утра, когда была запланирована следующая акция — задержание шайки налётчиков Митяя Лисина. Подготовкой утренней операции занимался сам Путилин, как делом важным и неотложным.
В допросной снова собрались трое — два сыщика и поляк. Делопроизводителя забрал к себе Иван Дмитриевич по известному всей Сыскной событию. После короткого разговора на польском, Викентий сообщил Сушко, что коротышку можно свободно допрашивать и по-русски. Лавр Феликсович, кивнув в знак согласия, расплылся в притворной улыбке, а потом заговорил:
— Пан Стефан… Стефан Левандовский. Представь себе, что я очень рад впервые видеть коллегу из Риги. Раньше как-то не доводилось.
На безразличной до этого физиономии Стефана появилась тень недоумения в купе с непониманием сказанного полицейским.
— Ну как же, пан Стефан? Три свидетеля заявляют о том, что вы с приятелем представлялись полицейскими из Риги, ищущими опасного преступника, да ещё и телефонный номер для связи оставляли… Уголовники теперь работают под фараонов или легавых? А как же воровской закон?
На эту реплику полицейского поляк никак не отреагировал, ни один мускул на его лице не дрогнул. А вот взгляд Сушко изменился — линия рта стала прямой и жёсткой, глаза сузились, а тон речи изменился.
— Смелее! Прыгай сюда, пан налётчик и убийца, — слова Лавра Феликсовича звучали серьёзно и утвердительно — игры в чистосердечное признание закончились. — Здесь ничуть не глубоко… Хватит кашу по тарелке размазывать!
Сушко подался вперёд и его взгляд уперся в глаза преступника, а слова стали подобны забиваемым в доску гвоздям:
— У тебя теперь два пути, пан Левандовский. Первый! С учётом преступлений в составе группы — ты и Марк Слива по прозвищу Большой Левша, наказание ужесточается, а его срок растёт. Будешь кочевряжиться, сюда я ещё и Беса пристегну. Плюсом пойдёт уже доказанное убийство тобой ювелира Лермана. Ножичек-то приметный, и выпал из твоей руки. А на Бесе висят шесть холодных — три молодухи и полицейский. На следствии и в суде мы с товарищем подтвердим, что ты оказал вооружённое сопротивление сотрудникам полиции, находившимся при исполнении служебного долга. Далее, мы получим документы из Варшавы о всех твоих криминальных художествах в Польше. И по совокупности содеянного поедешь ты, пан Стефан, в Горно-Зерентуйскую каторжную тюрьму — на рудники. Там срок не важен, потому что через год-два ты загнёшься от холода и болезней.