Через полтора часа после ужина, поданного в камеры Лисина и его помощника — Фомки Ступина, обоих бандитов буквально скрутило. Они корчились от нестерпимой боли в животе, безумными глазами глядя на стражника. Рвота и понос сотрясали их, на глазах слабеющие, тела, головы покрылись испариной, а одежду пропитал обильный пот.
Вяземский тотчас же ринулся к пострадавшим, не забыв захватить свой рабочий саквояж. После короткого осмотра судебный медик, бросив односложное «Яд!», приступил к медицинской помощи, а стражники и конвойные ему активно помогали. Используя полую трубку-зонд Куссмауля, Вяземский промыл желудки отравленных и ввел по зонду взвесь древесного угля, свежих яиц и молока в Сыскной не нашлось. После оказания медицинской помощи с собственноручным направлением Вяземского пострадавших доставили в Мариинскую больницу. Туда же отправили и, собранные судебным медиком, пробы для лабораторно-химического исследования на яды.
— Их отравили прямо здесь, в Сыскной? — находясь в полном недоумении, спросил Вяземского Сушко.
— Несомненно, Лавр Феликсович, — ответил судебный врач. — Конечно, я взял на исследование пробы пищи и чая, рвотных масс, фекалий и промывных вод желудков пострадавших, которые вместе с ними направил в Мариинскую больницу. Но уже сейчас могу с уверенностью заявить, что их отравили.
— Чем у нас можно так отравиться? — продолжал недоумевать Сушко.
— Крысиным ядом, например, — спокойно ответил Вяземский. — Я обратил внимание на примесь крови в кале, рвотных массах и желудочном содержимом пострадавших, на кровоизлияния на склерах глаз и слизистых ротовой полости. Путь поступления яда — пища и чай. Ваших подопечных, Лавр Феликсович, основательно поподчевали, тем, что в народе называют «Крысомором». А запах чеснока свидетельствует о том, что в его состав, обладающий резко кроворазжижающими свойствами, добавлен мышьяк. Этим препаратом травят крыс на скотобойнях. Позволю себе напомнить, что по моему мнению, Лешко Бес обладает ветеринарными знаниями.
— Прогноз? — не унимался Сушко. Потеря двух основных свидетелей против Беса, могла обернуться для сыщика катастрофой.
— Ну-ну, Лавр Феликсович… Я ведь не провидец. Через два часа телефонируйте в больницу, если они ещё живы, то в ближайшие сутки будут жить, но по тяжести состояния допросить вы их не сможете. Нужно ждать и надеяться на лучший исход.
Узнав от Сушко о случившемся, Путилин в отчаянии стукнул кулаком по столу. Никто и никогда не слышал от Ивана Дмитриевича ни одного бранного слова, но тут он сорвался:
— Дрянной человечишко, что коряга гнутая, того и гляди всех на дно утянет…
За всю его службу в полиции подобное стечение неприятностей произошло впервые.
— Все ли служащие сейчас в здании Сыскной? — успокоившись, спросил он у Сушко.
— Все, кроме раненных в ходе утренней операции на Лиговке, — ответил Лавр Феликсович, поняв, куда клонит шеф. — Все мои агенты собрались для обсуждения результатов задержания банды Митяя Лисина и планирования дальнейших действий по поимке Беса.
— Закрывайте входные двери и ставьте к ним часового. Никто никуда не уходит. Начнём разбираться прямо сейчас. Голубчик, соберите всех сотрудников у моего кабинета… С дежурной сменой стражников и конвойных я побеседую позже, тотчас же со службы их не сорвать — в камерах полный комплект лиходеев.
Уже забрезживший след Беса снова исчез в тумане обстоятельств. Стало совсем непонятно: или полиция преследует преступника, или это сам Бес, пользуясь информацией от неизвестного источника в Сыскной, уводит поиск в нужную, лишь ему, сторону. Выходило, что не полиция крепко держит розыск в своих руках, а преступник сам направляет и контролирует этот процесс, каждый раз демонстрируя свою неуловимость.
Глава 11
Не всякий кулик своё болото хвалит
Жизнь полицейского, а сыскного в особенности, не состоит из одних удач или побед, бывают в ней и белые, и чёрные полосы, что соответствуют промахам, провалам и неудачам, душевным терзаниям по их поводу и сожалениям о вовремя не сделанном или бессрочно утраченном. В такой черной полосе сейчас оказался и Путилин: за короткий срок, за каких-то три дня случились и гибель агента Шапошникова, и пропажа документов на Беса, и отравление основных свидетелей по его делу. Казалось, вот ещё один шаг со стороны преступника и он уйдёт безнаказанным.
В минуты крайнего внутреннего напряжения и кажущейся безысходности положения, Иван Дмитриевич всегда вспоминал своего наставника — Карпа Леонтьевича Шерстобитова, двадцать лет отдавшего солдатской службе, а потом ещё двадцать один — полицейской. За многое Путилин оставался благодарен Шерстобитову, в котором уже тогда сыскарь возобладал над полицейским администратором, и искусством этим пожилой наставник наделил Путилина сполна. Но до сих пор в душе Ивана Дмитриевича оставался осадок вины, в которой его и винить не стоило. Досужие языки вовсю уличали Путилина в подсиживании своего начальника — Шерстобитова. На 1 января 1858 года коллежский асессор Шерстобитов ещё числился надзирателем 3-го квартала 3-й Адмиралтейской части. Однако 28 июля 1858 года приказом № 165 обер-полицмейстера Шувалова в этой должности был утвержден Иван Дмитриевич Путилин, совершенно не претендовавший на данное место, а Шерстобитову пришлось покинуть и этот квартал, и эту полицейскую часть, а через год вообще уволиться со службы — уйти в отставку в возрасте шестидесяти четырёх лет. Шувалову импонировали относительно молодой возраст — двадцать восемь лет, чиновничий статус и наличие высоких орденов у Путилина, потому он сделал выбор в его пользу. Не для самого Путилина, а для сыскного дела, которым тот успешно занимался. Конечно, сама ситуация коробила и до сих пор коробит Ивана Дмитриевича: совсем не таким он представлял себе расставание с наставником — битым жизнью, старым, мудрым Шерстобитовым.