— Лавр Феликсович, гляньте на это.
Сушко не любил, когда кто-то прерывал ход его мыслей, но оно того стоило. Поодиночке, вещь за вещью из открытого ящика комода Клим достал золотые вещи: цепочку с подвеской, кольцо и браслет, меченые буквой «Р» в большой «О», а потом на свет появился серебряный портсигар с польским орлом. Найденное Каретников аккуратно сложил на стол. На столе стояла одинокая чашка с остатками чая и блюдце с ещё свежим печением.
— Вещи Беса, — определил Лавр Феликсович. — Однако…
Осмотрев стол, Сушко приказал Каретникову:
— Клим Авдеевич ищите вторую чашку. И откройте окно, здесь становится нечем дышать.
Поток весеннего воздуха рассеял неприятный запах, но помещение достаточно не проветрилось, казалось, смрад поднимается от самого пола. Осматривая вешалку и одёжный шкаф, Сушко поделился с Каретниковым своим открытием:
— Клим Авдеевич, мне кажется, что здесь не хватает дождевого плаща и шляпы. Иначе, как бы Кох возвращался вчера под дождём. Вот стоит обувь, вот тапочки, а верхней одежды нет.
— Тут вывод один, Лавр Феликсович, убийца ушёл в верхней одежде и котелке Коха, — высказал своё мнение Каретников. — И по всему получается, что это был сам Кох.
— Так почему же Кох отправился на улицу босиком, но в плаще и шляпе?
У Каретникова не было ответа и он промолчал, но, наконец, обнаружил вторую чашку со следами чая, запрятанную в глубине посудного шкафа. А Сушко рассудил вслух:
— Выходит, это Кох порешил Беса… А может Кох и есть Бес?
Последним объектом осмотра стала голландская печь. Вьюшка закрыта, нижняя дверца слегка отворена, верхняя на запоре. Каретников открыл запор и глянул в топку печи. Теперь настала его очередь бледнеть, и кусать губы. На слое остывающего пепла лежала отрезанная голова. Сильно пахло горелыми волосами и палёной кровью. Постелив на пол газету, Клим за остатки волос достал голову и поместил на бумагу. Усы, бакенбарды, волосы задней части головы превратились в труху, которая сыпалась, как песок сквозь пальцы. Глаза закрыты, на коже лба и щёк ожоги, на нижнем краю шеи слева — остатки родимого пятна.
— Вот и добегался Бес… — осипшим голосом произнёс Сушко. — Сколько верёвочке не виться, конец всё равно будут. Но какой? Я бы такого совсем не хотел.
— Убийца оплошал. В печи ночная протопка, сегодняшняя ночь была дождливой и знобкой. К утру углей уже не было, потому голова и не обгорела до неузнаваемости, на что и был расчёт лиходея. Вьюшка закрыта, и весь запах из печи идёт в помещение через нижнюю дверку, — подытожил результаты осмотра Каретников. — Лавр Феликсович, здесь нужен Вяземский. Мне кажется, что мы упускаем что-то важное. Послать за судебным медиком?
— Согласен, Клим Авдеевич, а я пока поговорю с нашими агентами, собирающими информацию о Кохе, — ответил Сушко. И оба сыскных покинули помещение, прикрыв дверь. Свидетелей оказалось немного — будний день, все жильцы в трудах и работах. Женщина, по виду из купеческих, живущая в квартире напротив рассказала Сушко следующее:
— Сосед мой слывёт бобылём и молчуном. Никакого шума не создаёт. Ведёт себя смирно и мирно. Компаний не водит. Женщины у него не бывают. Из друзей его посещает такой же молчун. Странный человек, всегда в плаще и капюшоне, вместо «здрасьте», буркает не разбери чего. Сегодня сосед вернулся рано, а два часа назад снова ушёл, в руке держал большой баул. Кивнул торопливо и прошмыгнул на выход. По всему выходит занятой человек, деньгу спешит заработать.
— Сударыня, а во что был одет ваш сосед, когда уходил? — спросил Сушко.
— Да в плащ дождевой и котелок на голове, — ответила купеческая дочь. — Ума не приложу, плащ-то зачем, дождя-то нет. Ещё и лицо спрятал в воротник, как разбойник. Странные они, немцы, странные…
— Слышали ли вы сегодня какой-нибудь шум в комнате соседа, крики или громкие голоса? — в свою очередь спросил Каретников. Выполнив распоряжение Сушко, он уже вернулся и присоединился к опросу свидетельницы.
— Нет, всё было тихо. У него всегда тихо, — ответила женщина.
Сыскные переглянулись, у них возник один и тот же вопрос: «Как так получилось, что человека убили, отрезали голову и всё без единого звука?».