Отбыли из Браёрона после того, как северяне отпили огненного бри из одного меха, пустив его меж собой.
Путь лежал в гавань. Всюду, где появлялись всадники, на улицы высыпал народ, чтоб приветствовать и славить защитников Артума. Горожане следовали за правителем, собираясь, точно снежный ком - весь Сьёрг провожал сыновей Севера. Раш старался держаться рядом с Берном, но когда того призвал к себе Конунг, карманник нарочно придержал коня, чтоб забиться в хвост веренице всадников. В первом ряду ехал Конунг с Берном и жрецом Скальда, чья цепь со святым символом была отлита из красного золота. Несколько раз карманник чувствовал на себе волчьи взгляды Эрика - шамаи будто учуял неладное. Талах взял по правую руку от Хани, они ехали во втором ряду всадников, вместе с Фьёрном и двумя вождями, один из которого носил на броне гарцующего коня, второй - горную кошку. Хани и шамаи обменялись парой слов и Талах, как бы невзначай, коснулся ладони девушки - бледные щеки северянки расцвели румянцем.
Раш отвернулся, раздумывая, когда же эти двое успели настолько сблизиться. Еще не решив, что делать дальше с приказом владыки Севера, карманник знал наверняка, что не станет поперек дороги шамаи. А может так статься, Раш снова нашел взглядом Талаха, что он уже встал на его пути.
Горожане провожали воинов. Жрецы Велаша, испросили у морского владыки позволения выйти судам на воду. Раш несколько раз слышал недовольный ропот в толпе, мол, худое дело идти не узнав ответа, но никто не смел роптать в полный голос.
Драккары, под командованием своих вождей, прощались с берегом. Раша и Хани определили на корабль к Берну - красногрудое судно на три десятка весел, с забранным парусом багряного цвета. Раш слышал, что меж собою северяне звали кораблю "Красным медведем". В носу судна устроился отбивающий ритм и гребцы дружно дали веслам воды.
Только к концу дня Рашу выпал случай поговорить с Берном. Гребцам дали короткий отдых, поставив ветру парус, и громогласные песни сменились чавканьем и жадными глотками. Раш нашел северянина на корме: Берн, скрестив руки на груди, разглядывал идущие следом корабли. Стоило спуститься сумеркам, как места в обоих концах корабля заняли волшебники из храма Виры. Они колдовали путеводные шары и судна продолжали тянуться по воде длинною цепью.
- Морская хворь? - Покосился Берн, как только Раш встал рядом. - Говорят, нужно выпить три кружки морской воды, чтоб полегчало.
Карманник вспомнил, что видел Фьёрна, который тягал ведром воду, стоило драккарам набрать скорости. Парень то и дело перегибался через борот и кормил рыбу содержимым своего желудка.
- У меня крепкое нутро, - ответил Раш. И, немного помедлив, не зная, как лучше начать, спросил прямо: - Кто была та женщина?
Лицо Берна осталось безучастным. Он продолжал глядеть вперед, где в туманной дымке сумерек желтел свет путеводного шара над носом идущего следом корабля. Щека Раша снова заныла предзнаменованием бессонной ночи.
- Все несчастья Артума - вот кто она была, - ответил северянин, когда карманник уже собирался оставить его. - Черная отметина поздно раскрылась в ней. А потом тело взял добаш.
- Добаш?
- Демон. Он овладевает всяким, в ком есть черная отметина, извращает душу и заставляет творить злодеяния. - Было видно, что Берну неприятно каждое сказанное слово, маска спала с его лица, обнажив тоску. - Фергайры велели убить ее, пока не сталось непоправимого.
Надо же, про себя подумал Раш, оказывается, не все северяне скроены из толстых шкур.
- Она сделала что-то плохое? - снова задал вопрос карманник.
- А этого мало? - Северянин, наконец, глянул на того, с кем говорил.
- Конечно, - пожал плечами Раш. - Зачем судить того, кто не совершил злодейства? Только потому, что он может его сделать? Так всякий может, неужто в Северных землях все преступники - помеченные Шараяной?
- Не все. - Берн отвернулся, с остервенением вцепился в просмоленное дерево. - Так решили фергайры. Никто в Артуме не пойдет против их воли. А колдуньи не захотели сохранить ее жизнь. Потому-то Торхейм так строптиво говорил с ними. Наши традиции всегда будет превыше всего, даже крови, но какою ценой...
- Так владыка... - Раш, пользуясь тем, что никто не слышит их разговора, не стал величать Торхейма как положено. - Якшался с нею?
Берн неодобрительно насупился, шрам на нижней губе побелел от натуги.
- Она дочка его была, - сказал коротко и вновь напустил безразличие.
Больше Раш его не расспрашивал. Он вернулся на отведенное ему место, устроился на сеннике, и подпер спиной борт. Теперь-то он понемногу понимал, почему Торхейм хотел крови одной из старух. Где-то здесь была и жажда мести, и отчаянная попытка избавиться от влияния колдуний. Раш вспомнил, как злился эрл в Яркии, когда приходилось делать так, как велела Мудрая.
И все же, - карманник прикрыл глаза, игнорируя боль в распоротой щеке, - почему девчонка так похожа на ту одержимую? Может ли так быть, что Хани тоже от крови Торхейма? Или его внучкой, от крови порченной северянки - это объясняло и отметину Хани. Раш понял, что ничего не знает о девчонке. Но даже если так - что изменилось бы?
Карманник спал мало. А то время, что спал, сквозь пелену сна разглядывал гребцов, что налегали на весла даже ночью, правда, с меньшим усердием. Бой в барабан сделался реже, воины переговаривались в полголоса, хоть и продолжали травить байки. Пару раз карманник улыбался даже через туман сна. В конце концов усталость предыдущей бессонной ночи взяла свое.
Уже когда небо сделалось светло-серым, а солнце за снежными тучами степенно взбиралось вверх, послышались крики: "Парус, парус!" Раш проснулся, зевнул.
- Разлегся тут! - Ворчливо ругнулся кто-то из воинов, едва не прицепившись через ноги карманника, которые тот вытянул во сне.
- Гляди, куда прешь! - огрызнулся Раш. И тут же пожалел о том, что сказал вслух - северянин мог запросто полезть в драку.
Но сегодня богиня удача решила побаловать карманника: воин оставил слова чужестранца без внимания. Северяне все разом поднялись, приложили ладони ко лбам, вглядываясь вперед.
- Чей парус-то? - Спрашивал кто-то.
- Серый вроде, больше хрен увидишь, - ответил ему другой.
- Та-хирцы, - подхватил следующий и смачно плюнул. - Я их задом чую.
- Не, не та-хирцы - у тех парус прямой, а этот - клином, высокий. Не иначе вылупки драконьих яиц пожаловали.
Раш, решив, что так северяне называют выходцев из Народа дракона, заинтересовался, поднимаясь на ноги. Потянулся, вскользь проверил, все ли кинжалы на месте, осмотрелся в поисках, чем бы промочить горло. В бурдюке, что лежал неподалеку, на сумках с кукурузными хлебами, оказалось прокисшее молоко. Раш сделал пару глотков и протянул бурдюк Фьёрну, что выбрался из самого дальнего закоулка драккара. Молодой северянин был зеленее морской воды, веки и кожа вокруг них вспухли серым пятном, губы и того хуже - почти посинели, будто разом лишились всей крови. Раш хотел было сказать, что сейчас тот похож на бродячего скомороха, но смолчал. Парень принял мех и жадно приложился к нему.
- Худо мне, - буркнул нехотя, словно бы признавался в чем-то дурном.
- Ты больше воду из моря не хлещи, бестолку. - Карманник разглядывал пару острых парусов, что виднелись впереди. Достаточно далеко - как не смотри, а не видать рисунка на парусине, но уже близко, чтоб разглядеть корабль. Однако же туман, что стелился по воде, будто бы нарочно скрывал утренних гостей. И Рашу это не нравилось.
- А ты, по всему видать, часто ходишь под парусом. - Фьёрн облизал с обветренных губ капли молока и отрыгнул.
- Я в пене родился, вода мне мать. - Отшутился Раш, впрочем, довольно грубо, потому что, наконец, понял, что его взволновало в парусах. - Ветра нет.
Фьёрн вскинул бровь, не понимая.
- Идут так, будто у них в парусе ветер на привязи, - сам себе сказал Раш, не обращая внимания на северянина, и быстро пересек палубу.