Раздался резкий голос Мэка:
— Ты на что зенки вылупил…
— …пацан? — договорил Джек не менее резко.
— На очень привлекательную женщину, — ответил Мэтью с некоторым вызовом в голосе. Девушка наверняка это слышала, но никак на комплимент не отреагировала. Она держала голову слегка опущенной, не обращая внимания ни на что вокруг. У Мэтью создалось впечатление, что в голове у нее звучит иной голос. Возможно, на ирокезском языке. — Откуда она?
— Она, блин, скво, — сказал Джек.
— Ты сам-то как думаешь, откуда она? — В глазах Мэка мелькнул опасный огонек. — Туго с сообразиловкой?
При этом Мэк Таккер схватил девушку за руку и грубо привлек к себе, поставив между собой и братом. И все так же не сводя с Мэтью угрожающего взгляда, стал вылизывать девушке лицо своим толстым языком с коричневым налетом, а Джек взял ее так же крепко за свободную руку и тоже стал лизать мерзким языком, нагло глядя на Натана Спейда — шанхаера, заделавшегося политическим сутенером и поставщиком ценных государственных тайн.
А между этими мерзавцами стояла индеанка и смотрела на Мэтью грустными эбеновыми глазами. Что-то сокрушенное и разгромленное было в ее все еще красивом лице, отчего сердце переворачивалось, — но надо было держать маску, и он невероятным усилием воли сохранил каменное лицо. Братья захохотали, обрызгивая ее слюной, и тогда девушка опустила глаза, и снова перенеслась из грубой действительности в какие-то неведомые леса.
Минкс Каттер взяла Мэтью за локоть и повела к внушительной дубовой двери, которую держал открытой для гостей черный слуга в ливрее цвета морской волны и напудренном парике высотой не менее трех футов.
— Идем, — сказала Минкс Мэтью, крепко беря его под руку. — Ты со мной.
Глава семнадцатая
До сих пор Мэтью Корбетт полагал, что хорошо понимает суть мирового равновесия. Добро — само себе награда. Злые деяния наказуются. Бог живет на Небесах, а Диаволу вовеки запрещено ступать на их золотые улицы. Но здесь, в царстве профессора Фелла, подобные банальности воскресной проповеди казались эхом пустых голосов давно умерших святых.
Ни один нью-йоркский богач с Голден-Хилл никогда так не жил. Интересно, может ли себе позволить такое великолепие хоть один толстосум Лондона?
Мэтью стоял, как он полагал, на Парадном входе, и вход воистину был парадным. Высокий сводчатый потолок казался жилищем ангелов, что прячутся среди полированных дубовых балок, щекоча белоснежные камни перьями крыльев. По обе стороны на стенах висели флаги многих стран, и среди них — белое знамя Франции, коронованный орел Пруссии, триколор Нидерландов и испанский герб Бурбонов-Анжу. Мэтью заметил, что ни одно из них не размещалось в центре или на высоте, над другими, — даже английский «Юнион Джек». Очевидно, профессор Фелл намерен грабить все страны в равной степени.
Мраморные черно-белые плиты пола вызвали у Мэтью вопрос, не шахматист ли профессор. Наверняка, да.
Кем еще может он быть, если в своем бездушном отношении к жизни готов ради выигрыша жертвовать любыми фигурами — от беспомощных пешек и до мощных ферзей?
Парадный вход открывался в Главный коридор и на лестницу Славы. Похоже, любимым цветом профессора был белый с золотой каймой. Что ж, думал Мэтью, послушно следуя за Минкс Каттер, если профессор — сам себе Бог, так почему бы ему не построить для себя собственный Рай на этой затерянной в океане земле?
— Покажу тебе твою комнату, — сказала Минкс, и голос ее отдался эхом среди потолочных балок.
— Я ему покажу его комнату.
Это произнесла Ария Чилени, подойдя сзади и взяв Мэтью за свободную руку.
Минкс смерила непрошеную собеседницу спокойным ледяным взглядом:
— Я вижу, — ответила она, — что после долгого путешествия вы совершенно обессилели, а ведь женщине вашего возраста отдых необходим. Поэтому, учитывая, что сегодня вечером у нас званый ужин и к нему необходимо как следует подготовиться, я предложила бы вам пойти в вашу комнату и предаться… как бы это сказать? Сну ради красоты?
Ее рука на локте Мэтью сжалась сильнее — еще немного, и кровообращение нарушится. Минкс быстро и фальшиво улыбнулась в окаменевшее и совершенно опешившее лицо Арии.
— Я тебе покажу твою комнату, Натан, — сказала она. Это была и констатация факта, и демонстрация силы.