Потом ночами он видел ее во сне. Она приходила после того, как мама с папой укладывались спать в своей комнате, приходила почему-то заплаканная (может, именно потому, что он не любил, когда она улыбалась, обнажая порченные кривые зубы, ему не нравилась ее глупая улыбка; серьезная, испуганная, сердитая, заплаканная она казалась гораздо красивее. Он отодвигался в постели, уступая ей место, гладил ее волосы, заплаканное лицо, тихонько и страстно прижимался, она плакала. Не плачь, приказывал он ей. Ему нравилось приказывать. Так и засыпал, утомленный пустыми видениями, скатившись на самый краешек постели.
Летом дядя пригласил их к себе на дачу, в Бильгя. Дача, после узкой городской улочки и тесного дворика, показалась мальчику огромной, а дядя повел его прежде всего в большую деревянную, с огромными окнами постройку посреди фруктового сада — мастерскую. При входе в мастерскую обнаружилось, что и на крыше просторного помещения имеются два окна, хотя и без них света тут было предостаточно, светло было, почти как в саду, как во дворе. Мальчик с раскрытым от восхищения ртом ходил по новой дядиной даче, по мастерской, рассматривая работы, подолгу не отходил от незаконченных скульптур.
— Нравится? — спрашивал дядя.
Мальчик с благодарной почтительностью смотрел на этого известного скульптора.
А через неделю папа с мамой засобирались обратно в город, с тем, чтобы из Баку через несколько дней поехать отдыхать в Кисловодск. Мальчик мог дневать и ночевать в дядиной мастерской, он тоже начал лепить, и дядя все внимательней день ото дня присматривался к его работе — затравленный кабан мчится в окружении больших сильных псов. Где ты видел такое? Ты ведь не был на охоте?.. В зверинце видел кабана, по телевизору видел собак, гоняющих зверя, про охоту же рассказывал папин товарищ. И ты вот так вот, со слов можешь вылепить? Да, могу. Гм, гм... А что? Это плохо? Не знаю, не знаю, но одно могу сказать — получается вроде бы, получается пока, и недурно, даже хорошо... Гм, гм... Только запомни одну очень важную для художника, для скульптора вещь — работать надо над тем, что ты видел в жизни, что заставило тебя волноваться, что наболело в тебе... Гм... Гм... впрочем, для тебя такое рановато, пожалуй. Нет, почему, дядя, я все понимаю, и согласен с вами, но ведь вы сказали, что получилось... Это неважно, получилось сегодня, может не получиться завтра, если ты не будешь следовать этому главному правилу, что я тебе сказал, понял?.. Понял, но пока, значит, неплохо? Да, неплохо. Молодец.
Работа была завершена только наполовину, получалась довольно крупной по размерам, так что еще недельку-другую надо было потрудиться, и серьезно, с отдачей. Дядины слова окрылили, теперь хотелось работать даже по ночам, но рядом бдительно берегли здоровье единственного сыночка неусыпно-заботливые родители, и приходилось по ночам жариться в раскаленной постели, терзаясь приходящими в голову новыми линиями, поворотами, напряженных в стремительном беге, шей, положениями копыт и лап, новыми контурами, постепенно растворяющимися в коварно подкрадывающемся сне. Хотелось вскочить, выбежать во двор, ворваться в мастерскую и, включив свет, подолгу стоять перед скульптурой, прикидывая, примеривая к ней только что пришедшее в голову, и работать, работать до утра! Ты что ворочаешься, спи, засыпай, ни о чем не думай, ты приехал сюда отдохнуть на свежем морском воздухе, а не бессонницу зарабатывать, засыпай немедленно. Ни о чем не думай! Это же надо, такое нелепое выражение...
Но днем работал так, что рук не чуял к вечеру. Даже на пляж, что находился тут же, под боком, метрах в трехстах от дядиной дачи, не тянуло, как прежде, как в первые дни приезда. А тут — ехать. Ну уж нет! Я тут останусь. Ты с ума сошел, что значит останусь, как это можно? Мы уж давно и билеты взяли на поезд. Как же без тебя?..
А что, пусть остается, сказал дядя, мы с Марьям присмотрим за ним, кормить будем до отвала, вы посмотрите, какой у него аппетит появляется, когда он работает. К концу лета, когда вы приедете; мы с Марьям сдадим его вам с рук на руки, да еще и с надбавкой килограммов в пять-шесть, а? Соглашайтесь. Мы с ним привыкли друг к другу, часами можем молча вкалывать. Оставьте его, ну, пожалуйста, это уже дядина жена, Марьям вмешалась, можете не волноваться, на шаг от себя не отпущу. И нам будет веселее. Ну как же так, он ведь стеснит вас, и потом... Да какое тут стеснение, разве не племянник родной? Что это вы из всего проблему делаете, оставьте и все тут! — подвел черту дядя. — И думать нечего. Воздух здесь у моря не хуже, чем в вашем хваленом Кисловодске, фруктов хоть отбавляй, солнце... На пляж будем ходить. Окрепнет за лето. На шаг от себя не отпущу, сочла нужным еще раз повторить при упоминании о пляже дядина жена. — Будем с ним у самого берега купаться, правда, умничка?