Послышался гулкий стук, створка чуть заметно качнулась. Андрей усмехнулся: надо же, получилось! Как всегда… Эх, рано он уроки Лютоборовы забросил. Старик ведь еще немало знает, много чем поделиться может.
Зверев отступил, широко зевнул, махнул холопам:
– Плохо смотрел, Изя! Тут просто щепка между воротинами застряла, вот и не поддавались.
Изольд мудро промолчал. Они с Пахомом ухватились за выпирающие наружу из двух жердин лоснящиеся толстые сучки, потянули на себя створки – и одновременно судорожно сглотнули, торопливо перекрестились:
– Свят, свят…
– Ох, ё-о… – вырвалось и у Зверева. – Не входить!
В амбаре на полу лежали на плетенных из травы толстых циновках жители деревни: мужики и бабы, малые дети и старики, плечом к плечу, ровными рядами. Человек пятьдесят, если не больше. Все опрятно одетые, со спокойными лицами и закрытыми глазами. Вот только рты кое у кого были открыты.
– Видать, и тут лихоманка побывала, – сглотнул Андрей. – Проклятие! Внутрь не входить, еще заразу какую подхватим. Закрывайте-ка все обратно, ребята, да подоприте для надежности. Ни хрена себе! Всякого успел тут навидаться, а все равно – мороз по коже.
– Нехорошо как-то, княже, не по-христиански, – оглянулся на него дядька. – Похоронить бы их надобно.
– Но не ночью же, Пахом! И вообще… Лучше бы их вообще… кремировать. Прямо в амбаре. И от лихоманки безопаснее, и могил на них на всех не нароешься. Целая деревня! Даже одну, братскую – и то пупок развяжется копать.
– А может, и не все тута? Может, по домам еще кто лежит?
– Поискать хочешь, Изя? – зло поинтересовался Андрей. – Все, хватит с нас на сегодня. Зови Илью, тащи из погреба тушенку. Поедим холодного да спать будем укладываться. Утро вечера мудренее, на рассвете все решим. Вы вот что… Запритесь на ночь с Ильей в конюшне, больше никого не пускайте. Смерды перебьются. И за вещи так спокойнее будет, и за коней, и за вас тоже. Что-то мне тут больше не нравится. Уехал бы, да в лесу, боюсь, еще хуже.
Пока князь Сакульский и его немногочисленная свита ужинали и собирались ко сну, двор понемногу наполнялся возками переправившихся крестьян. Успевшие за время долгого вынужденного привала набраться пива и браги, они шумно удивлялись пустому поселку, вспоминали знакомых, прикидывали, что могло случиться – между делом разоряя оставленный без присмотра погреб, нахваливая хозяйский хмельной мед. Просмотрел-таки Изольд самое интересное! В сгустившихся сумерках кто-то убрел в деревню искать родичей, кто-то голосил песни, кто-то уже похрапывал на своей телеге. Наверх, к светелкам никто из смердов не пошел – не привыкли, видно, ночевать в дорогих хоромах, берегли копеечку. Спускаться вниз, требовать тишины Звереву было лениво.
Пожалуй даже, с этим разноголосым гамом ему засыпалось лучше. Чувствовалось – живые люди рядом. Не спокойные, как в амбаре…
Андрею показалось, что он лишь на миг сомкнул глаза, как истошный вопль заставил его присесть на постели. Вокруг царила полная, непроглядная темнота. Крики не повторялись, доносилось лишь странное приглушенное чавканье.
– Пахом, ты спишь? Слышал чего-нибудь?
– Никак, кричал кто-то, княже? – отозвался из мрака холоп. – Снаружи это. Может статься, мужики спьяну подрались? Хотя… Они, знамо, столько пива высосали… От хмеля спать должны, ако убитые.
– Тихо… – поднял палец Зверев. – Мне слышится или скребется кто за дверью? Ну-ка, лампаду запали.
Свечей в комнатах постоялого двора не имелось. Неведомые хозяева оставили вместо них для гостей пучок лучинок да небольшую глиняную плошку с маслом и фитилем, что стояла перед обязательной в доме православного иконой в красном углу. Пахом, разыскивая огниво и немудреный светильник, зашуршал, а князь подобрал с пола саблю, нащупал окно, скинул крючки и распахнул створки.
Дождя на улице не было, но облака плотно закрывали небо, а потому различить что-либо на улице не представлялось возможным. Вроде шевелились внизу какие-то тени, а кто, что, почему – непонятно.
– Во всяком случае, это не набег, – негромко отметил Андрей. – Железа не слышно. Да и не обойтись без света душегубам. Что тати, что ляхи – все равно с факелами бы пришли.
На лампадке наконец заплясал крохотный темно-красный огонек. Дядька перекрестился, запалил от него лучину, давшую уже нормальный, яркий свет. Не светодиод, конечно, – но комната просматривалась целиком. Стало видно, как засов двери, мелко подрагивая, выползает из дверного паза. Видимо, снаружи через щель косяка его подталкивали чем-то острым.
– Вот и хозяева объявились. – Пахом закрепил лучину в держателе, опоясался веревкой и взял в руки саблю.
Андрей, пользуясь остающимися минутами, тоже влез в рубаху и порты, застегнул ремень с оружием – в то, что неопоясанный человек может потерять душу, он как-то не верил, а потому веревкой не подвязывался. Засов наконец-то полностью отполз на проушины двери, створка медленно и бесшумно отворилась, в светелку заглянул лохматый парень лет двадцати с коротеньким – с ладонь – ножом в руках.
– Привет, – широко улыбнулся ему Зверев к вытащил саблю из ножен.
К его удивлению, ночной тать не смутился оттого, что пробраться к гостям незаметно не удалось, не попытался скрыться. Наоборот, он решительно ринулся вперед – и стоявший сбоку холоп молниеносно отсек воришке руку. Парень вскрикнул, развернулся к Пахому, издал злобный рык, прыгнул – и напоролся животом на сабельный клинок.
В дверях же появилась бабулька в вязаной кофте, из-под платка выбивались седые пряди. Она, чуть сгорбившись, шагнула в светелку и замерла, крутя головой.
– Тебе-то чего, старая? – растерялся князь.
В этот момент парень, откинувшийся с клинка на спину, зашевелился на полу, перевернулся на живот и попытался встать. Андрей перевел взгляд на него. Душу кольнуло уже знакомое ужасное чувство, что в поведении татя что-то не так, неправильно, неверно. Сабля Пахома снова сверкнула со смертоносным шелестом – и голова парня покатилась под топчан.
– Вот теперь не встанешь, – кивнул старый вояка и вернул клинок в ножны.
Бабка же вдруг прыгнула вправо. Но не на Андрея и не на холопа. Быстрым движением она смахнула плошку Звереву на постель и опять замерла, стоя в красном углу и улыбаясь с таинственностью Моны Лизы.
– Что за..?
В дверях появились еще две тетки, но те входить не торопились. Старушенция стояла, не проявляя никакой враждебности. Труп лежал… Но никакой крови из него не вытекало!
– Упыри! – наконец сообразил князь, что именно показалось ему неправильным в поведении парня. – Нежить неупокоенная!
– Неправда, мил человек, – мотнула головой бабка. – Рази мы на людей не похожи? Рази не ходим, не говорим по-людски? То вы, гости дорогие, без спросу в дом въехали. Как же не глянуть нам на незваных гостей.
– Да-да! – закивали бабы в дверях. – Люди мы простые, православные. За добро свое беспокоились. Вреда не причиним, зла никакого не замыслили.
– Что за черт? – Андрей опустил саблю. – Коли православные – перекреститесь!
– Нечто так не веришь, боярин? – всплеснула руками бабка. – Нехорошо. В дом чужой водвориться да порядки свои учинять.
– Княже, лучина! – Пахом опять рванул саблю из ножен.
– Черт!
Зверев сразу все понял. Лучина догорала. Всего несколько минут – и все они окажутся в темноте. А бороться с упырями вслепую… На колебания времени не осталось – он ринулся вперед, снизу вверх разрубая от подмышки до ключицы одну из кровососок в дверях, резко пригнулся, увернулся от рук другой, подсек ей ноги, уколол кого-то, кто стоял за ней, рубанул… Коридор наполнился топотом – незваные гости улепетывали.
– Как тут, княже? – высунулся следом холоп.
– Не гнаться же за ними? – сплюнул Зверев. – Там дальше темно, хоть глаз выколи.
Они вернулись в светелку, заперлись. Пахом спешно запалил новую лучину от почти догоревшей первой, поставил в держатель. Бабка с отрубленной головой валялась посреди комнаты. Как Андрей и думал, она кинулась ему на спину – а Пахом, разумеется, этот бросок подловил.