Верещагин обернулся. Оба всадника неспешной рысью приближались. Справа хрустел снег. Оттуда тоже кто-то шел.
– Никогда больше сюда не приходи! Забудь дорогу! Вас здесь быть не должно. Запомни и скажи своим. Сегодня вам повезло, завтра уже не повезет. Не вставайте на эту лыжню! Она никуда вас не приведет!
– Почему? Кто вы такие? Куда делся Мишка? – с каждым словом Антону становилось все страшнее и страшнее. – Кто эти всадники? Куда исчез лыжник? Кто ты сама такая?
Верещагин еще долго задавал бы вопросы, потому что их у него накопилось достаточно. Но бряцанье сбруи сзади приближалось. Справа из-под елок уже показалась лошадиная морда.
Третий всадник!
Антон развернулся. Бежать было некуда. На него надвигались двое, слева выбирался из снега третий всадник, за спиной замерла странная девочка. Справа стояла непроходимая стена деревьев и снега.
Рыжик от испуга прикрыл голову руками.
– Что вы ко мне привязались? Что вам нужно? Убирайтесь сами туда, откуда пришли! Мама!
Верещагина что-то толкнуло в спину. С криком «Помогите!» он бросился вперед. Вблизи лошади казались невероятно огромными. От нетерпения они танцевали на мощных ногах.
«Затопчут», – мелькнуло в голове Рыжика. Но было уже поздно, он мчался прямо на них.
Всадники остановились, попятились. На тропинке оказалось мало места, где можно было бы развернуться. Лошади пятились, наседая задами друг на друга. Одна нервно дернулась, присела, лягнула другую лошадь и прыгнула вперед. Между ними появился проход. В него-то и устремился Антон. Впереди была свободная тропинка, исчезающая в стремительно наступающей ночи. Верещагин пробежал несколько шагов по скользкой лыжне, головой вперед нырнул в елки, растущие справа на обочине, забарахтался в сугробе.
В голове всплыл какой-то старый исторический фильм, где двое всадников скачут по зимнему лесу. Лошади с трудом выбираются из сугробов, одна из них не выдерживает и останавливается. Значит, этим лошадям тоже будет тяжело скакать по снегу! И может быть, они от него отстанут!
Антон бежал по самым глубоким сугробам. Снег уже был у него везде: во рту, в валенках, за шиворотом, в рукавах куртки. Шапка сползала на глаза, но Верещагин этого не замечал – в лесу стояла такая темнота, что было все равно, смотрит он вперед или нет.
И отовсюду слышался хруст. Хрустел снег справа, слева, спереди и сзади. Рыжик задыхался, и от этого ему казалось, что его уже окружили и лошади тычут мордами ему прямо в спину.
Он обернулся, наткнулся на что-то и кувырком полетел вперед.
Когда мир вокруг перестал вращаться и ноги опустились ниже головы, Антон огляделся. На мгновение ему показалось, что он оглох. Но, даже сняв шапку, он ничего не услышал.
В лесу стояла зловещая тишина. Не было ни скрипов, ни шипения. Черные силуэты деревьев замерли.
И все же кто-то здесь был. Рыжик чувствовал, что сверху за ним кто-то наблюдает.
Медленно, стараясь не скрипеть снегом, он прополз под ближайшую елку, скатился к самому стволу. Прислушался. Вокруг была все та же тишина.
«Уф, пронесло!»
Антон стряхнул с шапки снег, отдышался.
Надо же как он попал! Эдак и разрыв сердца получить можно. Ты идешь, а на тебя такая махина вываливается. Куда они лыжника-то дели? Не в снег же он провалился вместе с лыжами. Неужели и Мишку так же затоптали?.. Копытами…
Рядом что-то шваркнуло. Верещагин перестал дышать.
Тишина.
Может, птица?
Надо возвращаться в лагерь. Собирать всех ребят и срочно убираться отсюда.
Рыжик уже приподнялся с четким намерением все рассказать Паганелю, убедить всех, что нужно немедленно уходить.
А Мишка?..
Верещагин упал обратно под елку. Если Рыба попал в такую передрягу?.. Как же они его здесь бросят? Нужно выследить, куда уходят всадники…
А если они никуда не уходят, а просто сидят в сугробе? Засада у них такая, именно на этом участке. Выскакивают и уничтожают всех, кто попадается им на пути.
Нет, нет! Только бы все остались живы!
Антону впервые стало безумно жалко неуклюжего Мишку. Это ведь невозможно, невероятно, чтобы он его больше не увидел. Никогда, никогда? Ни на минуточку? Верещагин так расстроился, что чуть не расплакался прямо под этой дурацкой елкой.
Холодало. Надо было выбираться и идти в лагерь. Не замерзать же, сидя в сугробе!
Антон прикинул, откуда он пришел и куда попал. Выходило, что, уходя от погони, бежал он в противоположную сторону от лагеря. Теперь надо возвращаться к тропинке, миновать ее и идти, не сворачивая, прямо. Если костер не затушили, то у него есть шанс не пройти в темноте мимо и выбраться прямо к палаткам. А если затушили и легли спать…
Нет, лучше не думать об этом. Не лягут они, не дождавшись его. Олег Павлович весь лес на ноги поставит, сто костров разведет, но возвращающегося Антона встретит.
Верещагин выбрался из-под елки. Разгоряченное бегом лицо стал щипать морозец.
К лыжне он шел, ориентируясь по своим следам. Да, натоптал он здесь славно, как будто бульдозер прошел. Если всадники хорошо видят в темноте, то они могли легко найти его. Но, видимо, в таком мраке они вообще ничего не видят, иначе бы давно догнали его. Да и преследовать такую мелкую жертву им, наверное, неинтересно.
Вот и замечательно!
Антон дошел до елок, за которыми проходила тропинка.
Быстренько перебежать ее, пройти еще минут десять. И все закончится.
Он шагнул в сугроб.
Вдруг из соседнего сугроба с холодным треском рванулся конь. От ужаса у Антона тут же все онемело. Конь заржал, танцуя на одном месте, и прыгнул на него. Ноги Верещагина подкосились, он упал в снег. В голове билась одна мысль: «Перейти тропинку, перейти тропинку!» На четвереньках он побежал вперед. Одна варежка свалилась с руки. Он за ней потянулся, не удержал равновесие и кубарем выкатился на лыжню.
Громкое ржание над головой оглушило Антона. Над ним блеснули копыта вставшего на дыбы жеребца. Антон снова вскочил на четвереньки и бросился через тропинку. Копыта впечатались в снег рядом с его рукой. Глубокий след от копыта тут же затянулся ровной корочкой снега. Конь всхрапнул, снова поднимаясь на дыбы. Антон откатился в сторону, двинулся вперед, но прямо перед ним возник еще один всадник. Конь нервно перебирал жилистыми ногами.
Рыжик видел все так отчетливо, как будто сейчас была не ночь, а ясный день – ошалевшие глаза лошадей, напряженные ноги, оскаленные морды, хлещущие по бокам хвосты, прижатые уши.
– Человек!
Третий всадник мчался по тропинке, конь дергался из стороны в сторону, тряс огромной мордой, билась на скаку грива, глухо звякали медяшки на сбруе.
– Мама!
Антон приподнялся, рукой закрываясь от мчащегося на него ужаса. Перед ним конь резко остановился, обдав его снежной крошкой. Воздушной волной Верещагина опрокинуло на спину. По инерции он кувыркнулся еще раз, на руках подтянул себя к сугробу и, загребая под себя снег, утонул в нем.
Из-за елки тут же показалась высокая темная фигура, полоснул по веткам плащ. Лошадь, легко выпрыгивая из глубокого снега, мчалась прямо на Антона.
– Отстаньте от меня! – взвизгнул он, пораженный тем, как запросто лошади преодолевают сугробы.
Он вскочил и помчался куда-то в темноту, головой прорубая себе дорогу среди веток деревьев. Ноги цеплялись за низкие кусты, еловые лапы больно били по глазам, корявые ветки не давали пройти. Валенки давно были полны снега, ноги еле-еле двигались. Воздуха легким не хватало. Верещагин хрипел и сопел. Ему казалось, что голову вот-вот разорвет от напряжения. А вокруг весь лес был заполнен треском веток и скрипом снега. Его преследовали отовсюду – слева, справа, сзади. Вот уже кто-то и спереди поднимается из-за мохнатой елки.