Всадник зло прищурился вслед своим спутникам и склонился над распростёртым телом. Дотронувшись до чёрного бугорка, торчавшего на месте правого крыла, он растёр копоть между пальцев и долго глядел на испачканную руку. Затем он тяжело поднялся, сбросил с себя дорожный плащ с капюшоном и укрыл им неподвижного ангела. Отыскав глазами обломки меча, воин поднял их с земли и бережно положил рядом. Сзади послышалось тихое ржание. Всадник обернулся, обхватил руками голову коня и что-то прошептал ему на ухо.
— Вы слышите меня? — послышался голос из темнеющего провала. Раздались торопливые шаги, и из проёма выглянул низенький курчавый крепыш. — Почтенный Навин! Мы ждём только вас.
Воин повернулся и, не оглядываясь, тяжело зашагал к открытому проёму.
Некоторое время в опустевшем коридоре царила тишина. Затем скелет чуть шевельнулся, приподнялся на месте и сел. Покрытые сажей глазницы слепо уставились на выступ стены, костлявая рука сжала ещё тёплую рукоять. С усилием воздев себя на ноги, скелет набросил на плечи плащ, поднял оставленное Навином копьё с оплавленным наконечником и начал прилаживать клинок к расщепленному торцу. лезвие, потускневшее от подземного жара, нелепо торчало под углом к рукояти.
Рыжий жеребец подошёл сзади и положил умную морду ему на плечо.
Волшебная сила искусства
— А что, вроде похоже, — одобрительно кивнула кобыла Голода, косясь на свою бронзовую копию. Клодт встретился с ней глазами и с достоинством кивнул.
Жеребец Войны скромно фыркнул и улыбнулся. Ему тоже понравились все скульптуры, особенно его собственная.
Их партнёры довольно переглянулись. Подарок на День Коня явно удался.
Всадники, невидимые для окружающих, сгрудились возле входа на Аничков мост и наслаждались искусством мастера. На город наползала ночь, медленно вытесняя сгустившиеся сумерки, однако темнота не являлась помехой зрению всемогущих сущностей. Тихий шелест, вплетаясь в журчание реки, добавлял общей картине таинственности и мистического шарма. По замыслу автора скульптурная композиция должна была впервые предстать перед горожанами ранним утром, выплыть из рассветного тумана, словно Афродита из морской пены.
— По-моему, один в один, — подтвердил Смерть. Он, как и все, был очарован изваяниями. Невозмутимый скульптор без излишнего удивления отнёсся к необычным заказчикам и в результате заполучил самых экстравагантных натурщиков за всю историю человечества. Предоставленную уникальную возможность он использовал на все сто: фигуры Всадников Апокалипсиса, замершие около своих коней в грозных и величественных позах, походили на оригиналы как две капли воды.
Несмотря на всё это, Всадника грыз какой-то тревожный червячок. Как обычно, он попытался наморщить лоб — старые рефлексы никак не хотели уходить в прошлое, — но добился лишь слабого костяного поскрипывания.
Со стороны караульного дома послышалось частое хлопанье крыльев. Толстый городской голубь уверенно рассекал вечерний воздух, приближаясь к мосту. В нескольких аршинах от перил он вдруг забил крыльями, шарахнулся в сторону, чуть не сверзившись в Фонтанку, заложил немыслимый вираж и изо всех сил заспешил прочь, рыская в стороны не хуже летучей мыши.
Клодт недоумённо поднял брови. Еле слышный шелест усиливался, пробуждая в подсознании смутную тревогу. В голове у Смерти промелькнула какая-то мысль, но не успел он поймать её за хвост, как из-за будки караульного показался пьяный мужичонка с пустым шкаликом в одной руке и огромным надгрызенным огурцом в другой. Занеся ногу над чертой, за которой начинался собственно мост, мужичок уже готовился шагнуть вперёд, как вдруг его резко повело вбок. К счастью, ему удалось удержать равновесие, и он опять попытался пересечь границу моста, но тут же шатнулся в другую сторону. Раскорячившись для устойчивости, мужик выругался, смачно сплюнул на мостовую, набычился, выставил перед собой руки с бутылкой и огурцом и с пьяным упорством двинулся вперёд, словно продавливая незримую стену. Шелест, постепенно переходящий в неприятное потрескивание, становился громче и отчётливее; было видно, что пьяницу с каждым шагом сносит к перилам. Наконец он добрался до первой фигуры — нею оказалось изваяние Голода — и всем телом навалился на подножие статуи. Отдышавшись, мужичонка повёл мутными глазами по сторонам, недоверчиво пощупал весы, зажатые в руке скульптуры, громко гыгыкнул и положил на верхнюю чашку огурец.