Голод со свистом втянул воздух сквозь зубы и начал лихорадочно копаться в складках рубища. Чума, бесшумно возникший за его спиной, положил приятелю руку на плечо и легонько стиснул пальцы. Голод раздражённо засопел, но рыться прекратил, скрестил руки на груди и продолжил глядеть исподлобья на творившееся безобразие.
Рука мужичонки, держащая шкалик за горлышко, уже тянулась к другой чашке. Как только бутылочное стекло коснулось бронзы, шкалик тут же раскалился докрасна и разлетелся на мелкие осколки. Одновременно с ним огурец задымился, почернел и осел на дно чашки горсткой мелкой золы. Весы вспыхнули, словно облитые горящей нефтью, и от них к мечу бронзового Войны, луку Чумы и косе Смерти протянулись толстые синие лучи, похожие на канаты из тусклого света. Яркое пламя охватило оружие остальных изваяний, рядом с пьяницей раздался громкий хруст, туман поплыл по кругу, заворачиваясь в воронку. Внезапно всё полотно моста начало завиваться спиралью, уходившей вниз, прямо в открывающуюся на глазах огненную бездну. Не успели ошеломлённые Всадники даже пошевелиться, как мужичонку, беззвучно разевающего рот, оторвало от подножия скульптуры и швырнуло в пропасть.
— Ваша работа, господа? — спросил Клодт и отер со лба пот рукавом сюртука. Его невозмутимость в конце концов дала трещину — в голосе отчётливо слышалась дрожь.
— Нет, разумеется, — отозвался Голод, не отрывая глаз от исчезающей каменной воронки. — Это вообще чертовщина какая-то.
— А разве чертовщина не по вашей части?
— Перестаньте говорить глупости, Пётр Карлович, — деревянным голосом проговорил Смерть. — Мы — это совсем иное...
Он чуть помолчал, пытаясь сосредоточиться.
— Нет, но ведь и правда чертовщина, — добавил он неожиданно для себя.
И тут неуловимая мысль в голове Всадника аккуратно и спокойно легла на своё место.
— А ведь это вы всему причиной, господин Клодт, — сообщил мастеру Смерть.
— Я?! — возопил скульптор, на глазах теряя выдержку.
— Вы. Ваши работы настолько совершенны, что в них частично воплотились не только наши облики, но и наши сути. Со всей нашей терпимостью и человеколюбием. Как видите, ваш гений сумел наделить их даже отражением наших сил.
Клодт остолбенело застыл на месте.
— М-да, представляю, каково теперь придётся горожанам... — пробасил Война и почесал в затылке.
Из-за спин других Всадников выдвинулся Чума. Ни слова не говоря, он поднял лук, неторопливо натянул его и выстрелил в свою статую. Яркая вспышка на миг ослепила скульптора, а когда зрение вернулось, фигура коня Чумы уже стояла в полном одиночестве.
— Извините, Пётр Карлович, — обратился Чума к Клодту, пока другие Всадники расправлялись со своими изображениями.
— Спасибо вам, уважаемый, — добавил запыхавшийся Война — ему, в отличие от других, пришлось вступить со статуей в рукопашную схватку. — Мне правда понравилась ваша работа. Очень жаль, что так получилось.
Над мостом сиротливо высились одиночные конские изваяния. Если мастер и передал им силы оригиналов, то они никак не хотели их проявлять.
Клодт, мрачный, как Наполеон после Ватерлоо, насупился и отвернулся.
— По-моему, и так неплохо, — осторожно заметил Смерть, искоса наблюдая за ним.
— Но господа, это же были композиции! — взвыл скульптор. От его бесстрастности и следа не осталось. — Без наездников они полностью потеряют художественную завершённость! Это же была главная работа моей жизни... — закончил он потерянным голосом.
— Завершённость... — протянул Голод. — Хорошо, сейчас что-нибудь придумаем. Эй, как тебя там, иди сюда! Да, да, ты! — он ткнул пальцем куда-то за спины всадников.
Все обернулись. Позади них, из-за фонарного столба боязливо выглядывал какой-то парень с растрёпанными кудрями.
— Очень скоро, дружок, тебе подарят вечность, — без обиняков обрадовал его тактичный Голод. — Хочешь в вечность?